— Истину глаголишь, брат Прашнартра, — кивнул наш главнопоп. — Многими благодатными талантами Святое Солнце наделил брата Асмару.
— Ну вот и славно, — я с кряхтением поднялся. — Пойду, помолюсь о том, чтобы боги и святые послали вам знак о должных жертвах, потребных для исполнения желаний князей. А уж как пошлют, так снова зовите, если понадоблюсь.
— Ты, брат, так уверен, что они снизойдут до нас и чудо явят? — спросил князь Хатикани.
Нет, вы гляньте — он торговаться пытается! Э, брат, супротив настоятеля и кастеляна это дохлый номер.
— И быть иначе не может, — ответил я. — Нет равных отцу Тхритраве в толковании знаков Книги Перемен Сущего.
Да, нечто вроде «И-Цзин» и тут имеется. Как любая гадательная фиговина составлена таким образом, чтобы толковать предсказания можно было абсолютно любым образом. Что, собственно, сейчас нашей обители как нельзя лучше и подходит. Ну и князей-переговорщиков настроит на нужный мне лад. На неборзый. Главное, чтоб Тхритрава не шибко увлекся и скупость обуздал — вон у него какая мечтательность появилась во взгляде…
Ну, Люкава понесся монастырский актив собирать, а я пошаркал к своей келье. Угадайте, кто меня возле нее ждал, изнывая от нетерпения?
— Брат Прашнартра, ну где ж ты ходишь? — укоризненно произнес Тумил. — Меня за тобой Круврашпури послал, велел привести к нему срочно.
— Да можешь уже не торопиться, — отмахнулся я. — Настоятель Совет Благих созывает вот прямо сейчас. Не до меня теперь брату-хранителю. Но за исполнительность — хвалю.
— Эх… — парень разочарованно вздохнул и потупился. — А ты про меня подумал? Ну, про имя?
— А как же, — кивнул я, и отворил дверь в келью. — Ты юноша смышленый, усердный, и имени достоин соответствующего, из первой книги Деяний Святых Посвященных.
— Ты правда так думаешь? — обрадовался пацан. — В смысле, это же очень большая честь… А какого?
— Ну, я долго выбирал, и решил остановиться на имени Крушнапраньюдрулпрапрахма-шинью.
Глаза Тумила округлились.
— Да я же это и выговорить не сумею! — в отчаянии воскликнул он.
— Посмотри на это с другой стороны, — флегматично ответил я. — Тебе-то свое имя называть придется не так уж и часто, зато окружающим — постоянно.
— Ты шутишь так, да? — спросил Тумил.
— Какие шутки могут быть со священными именами? Это жуткое святотатство, разве же я на него способен? — увидев выражение лица парня я поспешил добавить следующую фразу: — Так, вот на этот вопрос можно не отвечать. Тебе что, имя не понравилось?
Мальчик кивнул с самым мрачным видом.
— Ну хорошо-хорошо. У меня и другая мысль была. Крушнапраньюдрулпрапрахма-шинью, в конце концов, не единственное же имя в первом томе Деяний, верно?
— Конечно! — энергично ответил Тумил. — Посвященный Кахура, Посвященный Тиритан, Посвященный…
— Мне вот там запомнилась история про одного святого отшельника, — перебил я его.
— Да? Это про которого? Их там много.
— А про того отшельника, который сто лет на горе сидел, медитировал, справедливости хотел.
Парнишка нахмурился, припоминая, а потом аж подпрыгнул на месте:
— Так его имя аж две строчки в свитке занимает! — воскликнул он.
— Да, очень, очень просветленное имя, — кивнул я. — Символизирует. Ладно, я еще после службы не переоделся, а завтрак начнется вот-вот. Беги пока.
И с этими словами я захлопнул дверь перед его носом.
Перед трапезной меня перехватил брат-библиотекарь, дабы полюбопытствовать, на какую такую надобность моему ученику потребовались Деяния Святых Посвященных, и отчего только девятый свиток.
Вот шустрый щегол, а?
— Я поручил ему проштудировать притчу о справедливом воздаянии, брат Шантарамка. А ты что же, выдал ему свиток?
— Ты же знаешь правила, брат Прашнартра, без особых причин из библиотеки ничего выносить нельзя, — прошамкал тот, затем воровато оглянулся, и добавил: — Выдал. По сердцу мне его усердие.
Хорошо, что здесь табака (насколько мне известно) не существует, иначе, боюсь, юный охламон непременно повторил бы подвиг чеховского Герострата и прожег книжку папироской. Но, далеко пойдет, пройдоха! Уластить Шантарамку (менее чем за полчаса!), чтобы тот пошел на нарушение — это дорогого стоит.
Нет, а он что, поверил, будто я ему именно то не выговариваемое имя прочу и зубрить его начал? Судя по внешнему виду (надутый, как мышь на крупу) и тому, что уселся от моего обычного места подальше — да. Хотя, зная Лисапета…
Я бы, на его месте, тоже поверил.
А вот настоятеля что-то не видать. И кастеляна. Ну эти-то ладно, не иначе князей дожимают, а вот чтобы на приеме пищи не случилось хранителя Реликвии — натуральное ЧП. Не иначе цитатами из писаний жертвователей вдохновляет. На какие только лишения не идет наш брат Круврашпури ради блага ближнего своего…
Секретарь Тхритравы перехватил меня прямо на выходе из трапезной, и снова потащил к главе монастыря. А я-то так надеялся с четверть часа провести спокойно переваривая недавно пережеванное…
— Знаешь, брат Люкава, почему никогда не стать тебе настоятелем нашей обители? — спросил я, плетясь за этим молодым да борзым.
— Это почему же? — главный прихлебатель бросил на меня злобный взгляд.
Хочется, ох хочется мужику стать здесь главнюком. Сильно хочется, так, что аж зуб крошится. И, что характерно, каждая собака об этом знает, и над надеждами его втихую потешается.
Амбициозен брат Люкава, и еще далеко не стар — едва пятнашку разменял, — лезет везде, от имени настоятеля порой командовать пытается, втихую норовит, время от времени, полномочия какие-то себе отжать… Ну и получает от Тхритравы за это по шапке, разумеется — еще тому не хватало властью своей делиться с кем-то. Но и не гонит его от себя настоятель, манит надеждами, потому как работящ Люкава, исполнителен и почерк хороший имеет. На чем его положительные качества и заканчиваются, как по мне.
— Деликатности в тебе нет, — охотно поделился своими мыслями я. — Тут к настоятелю значимые люди приехали, со статусом, дележ власти в столице для этого отложили в долгий ящик — по крайней, знать, нужде прибыли, раз так, по делу, и не исключено, что тайному. А ты меня прямо посреди двора запросто вот так хватаешь, да к отцу Тхритраве волокешь — хотя всем известно, что у него там сейчас князья и половина Благих, — под любопытными взглядами всей братии. Да и паломники, вон, уже по двору шлындают. А если кто из них соглядатай?
— Чей? — подозрительно покосился на богомольцев Люкава.
— Да хоть чей! Какая разница?
Наделили же боги человека властолюбием, а отсыпать ума запамятовали…
— Большая. Если соглядатаи князей, то для них в этом нет ничего неожиданного.
Вот, блин! И не поспоришь с дураком…
В апартаментах Тхритравы добавилось предметов меблировки. Это я про кастеляна и хранителя Реликвии, разумеется. Причем у Круврашпури выражение лица почти такое же кислое, как и у князей. Еще бы, покуда вся братия завтракала, ему пустым чайком пришлось пробавляться — есть отчего унынию предаться. Да и месячный пост толстяк очень скверно перенес: исхудал, кожа висит складками, его теперь можно показывать непослушным детишкам, и рассказывать, что он маму и папу не слушался, за что те его лишили сладкого. Педагогический эффект будет просто потрясающий.
— Брат Круврашпури, ты что же это, тоже решил разрушить Вселенскую Гармонию? — с порога обратился к нему я. — Ай-я-яй, вот уж от кого-кого, а от тебя такого не ожидал.
— О чем ты, брат Прашнартра? — встрепенулся хранитель Реликвии.
— Ну как же? Когда нарушается от веку заведенный порядок, когда традиции попираются, страдает Мировая Гармония и приближается Конец Времен, — судя по частому морганию всех присутствующих, мой заход не оценили и не поняли. — Это отец-настоятель у нас человек просветленный и почти не нуждается в еде, да брат-кастелян за заботами пищей зачастую пренебрегает, но когда, скажите мне, было такое, чтобы брат Круврашпури за трапезой не воодушевлял братию благочестивой беседой и притчами?
Хранитель, он человек-то может не шибко умный, спору нет, но так-то мужик незлой, балагур и весельчак, постоянно во время еды что-то интересное рассказывает, байки там разные, или анекдоты, которых знает огромное множество (подозреваю даже, что и придумывает их сам), так что может уважуху в монастыре великую и не заработал, а вот общую любовь, так и пожалуй. Ну, за исключением любви Лисапета, но этот, похоже, вообще никого не любил кроме себя.