День 3
— Книги, господин доктор, — говорит Эд Верниссон, — писать уже незачем. Кончилось это время. Вы, можно сказать, беседуете с реликтом, призраком уходящей эпохи.
Снова, как и вчера, они сидят за стеклянным столом и играют в шахматы, всё ещё морщась от нестерпимо белого света, не оставляющего теней, и от тошнотворных цветов — голубого и розового — фигурок и квадратов на доске.
— Невелика честь, я вам скажу… — с деланным равнодушием отвечает доктор.
— А я не прошу меня честить. Равно и уважать. В наше время это вообще сложно — уважать кого-то. Я всего лишь констатирую факт… Ваш ход.
Доктор Зедрик едва глядит на доску и сдвигает ладью.
— «Призрак уходящей эпохи», «констатирую факт»… Вы всегда пользуетесь шаблонами?
— А вы всегда придираетесь к словам?
— Только тогда, когда говорю с писателем.
— Заметили, да? — улыбается тот, наклоняясь ниже и глядя исподлобья, отчего Зедрик немного отстраняется. — Писателю незачем оригинальничать в реальной жизни. И умничать особо — тоже.
— А я думал, что так они оттачивают слог. Так, сказать, на подопытных. Делают творческую гимнастику.
— Вздор. А ещё строите из себя психолога… — Писатель притворно вздыхает. — Кто из тщеславных дураков так поступал, тот скатился во второсорт. Потому что нельзя. Надо экономить. Не метать бисер.
— Ну-ну, по вам и видно… Так почему писать уже незачем? Что, уже и спроса нет?
— И это тоже. Тут много всего, всяких факторов… Но хотя гвозди в гроб литературы вбивают уже очень давно, следующий окажется последним.
Доктор молчит, глядя на доску.
— Может, хотите спросить, кто виноват? — спрашивает писатель.
— Что вы, и в мыслях не было.
— Я вам отвечу: вы.
— Я?
— Ваши коллеги. Учёные. Всё им не сидится, всё бы облегчить да поставить на службу человеку. Изобретение излишеств. Вот в следующем году планируют поставить на поток производство ПММ.
— Вы о Портативном Мозговом Модуле? — оживляется доктор. — Я читал статью. Его выпуск ещё не одобрен, хотя тестирование дало великолепные…
— Как журналист, я обладаю более точными сведениями. Хотя и вынужден писать чёрт-те что… Одобрят. Как пить дать одобрят. Потому что облегчение. Чтоб ничего не делать. Самих себя превращать в свиней…
— Оставьте свиней в покое. Что же такого сатанинского вы в нём увидели, Савонарола вы наш?
— А вы не видите? — изумляется Верниссон. — Да уж. Вам, наверное, не понять, но каждая творческая личность, коей я, с вашего позволения, тоже являюсь, прежде всего озабочена тем, чтобы не повторить предшественников, сказать что-то новое, выдать оригинальное. Но нового на самом деле ничего нет. Есть только малоизученное и слабопопулярное. Впитывая в себя знания, творец становится всё требовательнее к самому себе. Это было там-то, а это — там-то. Чем образованнее человек, тем меньше у него выбора. Ну да чего тут распространяться, если ещё Сократ…
— Хорошо, кажется, я вас понял. Полагаете, что ПММ убьёт стремление к творчеству на корню?
Писатель опускает руку, чуть было не схватившую пешку, под стол и склоняет голову набок.
— Ну конечно же! Когда к мозгу человека будет подключена эта… вавилонская библиотека, он сможет быстро сверить свой замысел с тем, что уже существует. И сто из ста, что он передумает воплощать идею. Всё, шабаш.
— По-моему, вы слишком драматизируете. Да и, в конце концов, никто не заставит человека пользоваться Модулем в обязательном порядке.
— А что ему останется? Стать дикарём в глазах окружающих? В том-то и дело, что многие эти ваши изобретения после их… изобретения становятся обязательными, как большой палец. Пещерный человек нуждался лишь в куске мяса и крыше над головой. А теперь? Да вы же шагу не сделаете, не посмотрев на экран какого-нибудь ультрасложного гаджета.
Доктор бросает:
— Шах.
И пока писатель занят решением — защититься или отойти — продолжает.
— И всё же — драматизируете. Я убеждён, что ПММ будет использоваться прежде всего для обучения детей и взрослых с СДВГ. И освободит множество людей от львиной доли нагрузки воспитательного характера… А играете вы, между прочим, отвратительно. Времена романтизма в шахматах уже давно прошли. Эти ваши метания — для колыбели.
Писатель, заблокировав короля конём, снова, кажется, забывает об игре вовсе.
— Это вам кажется, что прошли. Всё движется по кругу. Кто-то говорит, что по спирали. Что, мол, с обогащением и переосмыслением. Да только это было раньше. Теперь ни у одного человека уже не хватает такой широты ума, чтобы охватить в полной мере всё движение от анналов до настоящего. Вы сами тому пример. Так что круг. И там, где ранее романтизм был побит итальянской школой, там последний метамодернистский чемпион в любой момент может быть побит внезапно вылупившимся романтиком.