— Ага! Ага! — смеялись и кричали дети. — Вот тебе, Лешка!…
Все с шумом бросились в кабинет, и через минуту сконфуженный, но веселый Леша был наказан щипком своей сестренки.
— А я тебя, Женька, так ущипну, что… материя порвется!
— Ну, ну, ты, буян буянович!
Опять громкий хохот ребят покрыл слова Дмитрия Кирилловича.
— Как тебя зовут? — обратился он к девочке, все время старавшейся держаться возле Павлика. Как и он, она с любопытством осматривала большую комнату, установленную тяжелой кожаной мебелью, и украдкой посматривала на высокого «взрослого», не чуждавшегося теперь детского общества.
— Меня — Галей, — ответила доверчиво и твердо.
— Вот за то, что ты первая догадалась, куда спрятался Лешка, — вот тебе первой и угощение…
Дмитрий Кириллович взял с вазочки кусок пастилы и протянул его девочке.
— А нам… нам, нам!
— Всем дам… немного позже. Продолжайте игру и можете теперь прятаться все и в этой комнате.
«Прятки» продолжались.
Дмитрий Кириллович и сам несколько раз принимал участие в игре — советами, укрывательством прятавшихся, и «Лешин папа», такой добрый и жизнерадостный, — очень понравился Галочке. Он настолько был общителен с детьми, что она, при случае, не постеснялась в игре взобраться на диван, на котором сидел «Лешин папа», и клубочком спрятаться за его спиной.
Вообще, все нравилось в этом доме Галочке Суховой, и только удивлялась, почему не приходит в эти комнаты «тетя Настя», так неожиданно приведшая сюда ее и Павлика. Но эта мысль песчинкой пропадала в ворохе общих радостных впечатлений.
Нравилось в «Лешином папе» и то, что он совсем по-хорошему, ласково расспрашивал ее про игры детей на Обводном, о том, какое платье, какого цвета она хотела бы иметь, есть ли сапожки у Павлика, хочет ли она учиться в школе.
А когда он сказал, что обязательно обо всем этом поговорит с ее «папой Федей и мамой Олей», — Галочка радостно, но удивленно посмотрела на него:
— А папа и мама вас знают, дяденька?
— Я их знаю… — уклончиво, но не меняя задушевного и веселого тона, ответил Дмитрий Кириллович. — Я — Знайка-Всезнайка-Никому-не-Болтайка! — шутил он, и Галочка звонко смеялась.
Ей было так весело с «Лешиным папой», что она пропустила даже одну игру и осталась с ним у письменного стола.
Тогда— то Дмитрий Кириллович, развлекая девочку целым потоком шуток и прибауток, осторожно вдруг бросил:
— А дядя Ардальон, может быть, сегодня сюда придет… Он тоже очень добрый…
Опять недоумение.
— А он и к вам приходит?
— Да-да, деточка… И к нам и к вам. Ведь он у вас часто бывает?
— Ну да! Как познакомился с папой, — так почти каждый день приходил. Вот теперь что-то не приходит… Дяденька, можно мне вот этого?… Я и Павлику половину дам!
Она ткнула пальцем в пастилу.
— Хорошо, Галочка. Ешь. А потом я тебя еще чем-то угощу… тоже вкусным.
И он продолжал:
— Чего ж это дядя Ардальон к вам не приходит? Ай-ая, нехорошо так, я ему скажу…
— Пускай лучше не приходит, — покраснела неожиданно. девочка.
— Почему?
— Так…
— Ведь он добрый?
— Ну… добрый. Только это раньше.
— Когда раньше?
— Когда у папы денег не было.
— А-а… — равнодушно протянул Дмитрий Кириллович, но темные зрачки глаз как-то по особенному сверкнули. — Дядя Ардальон, наверно, просил денег у твоего папы, а он ему не дал…
— Нет, не так, дяденька! — оживилась девочка. — У папы моего нету денег.
— Вот какая ты Всезнайка!
— Ну, да… Если бы у папы было много денег, — и мне и Павлику купили бы платье и башмаки. Папа так мне раз пообещал…
— А вот ты говоришь, Галочка, — «когда у папы денег не было». Значит, теперь уже есть?
— Ну, да. Ему ведь дали на Шестой Роте! Я с папой туда ходила.
— Да, да… — закивал Дмитрий Кириллович. — Ты права, умница: пособие в учреждении папа получил. Так, так.
На одну минуту он был сбит ответом этой маленькой свидетельницы, чьи показания, однако, не были занесены в «дело» об убийстве гражданки Пострунковой. Разговор о деньгах приобретал теперь не тот смысл, неожиданно всплывшая улика оказалась ложной.
Но первая неудача не могла остановить Дмитрия Кирилловича; к тому же еще оставался повод для продолжения расспросов:
— Почему дядя Ардальон «только раньше был добрый»? А я думал, что он и теперь такой… Как же, по-твоему, Всезнайка? Почему?
— Ну… так, — упорствовала девочка.
— Ах, ты такая «такалка»! Ты мне скажи: я дяде Ардальону не буду рассказывать. Мы с ним не дружим.
Галочка подняла голову, одно мгновение о чем-то соображала и, посмотрев доверчиво на ласково улыбавшегося «Лешиного папу», неожиданно сказала:
— Он нехороший выдумщик Он наврал про моего папу. Потом… он велел папе пойти в пивную, и они пили там. И Павлик там заболел — вот что! И потом он еще врал… и обманул меня, только вы ему не говорите, дяденька, когда он к вам придет.
— Нет, нет, детка. Он ведь у меня… очень редко бывает и мы с ним не дружим. Аи, выдумщик, ах, какой нехороший выдумщик! — возвращал Дмитрий Кириллович ее мысль к этому слову. — Я с ним и так уже хотел, понимаешь, рассориться, а теперь — так уже наверно! — ободрял он девочку. -Вот так: выдумал и наврал? Ну и дяденька, а?!
В комнату вбежала дочь, Женечка.
— Папа, пусть Галя идет к нам играть! Идем, идем к нам… Это грозило разрушить все планы Дмитрия Кирилловича.
— Иди… иди, Женечка: Галя через пять минут придет. И принесет вам вот все эти сладости. Марш!
И, когда ушла, повторил опять:
— Ну и дяденька… А я думал, что он хороший… А ну-ка, расскажи!
— Я его боюсь… — жаловалась девочка. Он пришел и наврал такое страшное, — тако-о-ое нехорошее, дяденька. За такое в милицию берут…
— А что?
— Он сказал, будто папа мой кого-то убил.
— Ох, какой глупый и нехороший! Нет, его не надо любить…
— Я его потому и не люблю, хоть он угощение мне приносил… и даже Милке нашей давал, собачке. Я вам теперь все расскажу, — уже не старалась сдерживать себя Галочка: она рада была, что доброму «Лешиному папе» можно пожаловаться на «дяденьку», который однажды так напугал ее.
Ее внезапная детская словоохотливость как нельзя лучше помогла Дмитрию Кирилловичу; чтобы вызвать еще большее доверие к себе, он взял Галочкину руку в свою и ласково ее погладил. А заметив, что на платьице ее остались следы от сахарной пудры пастилы, — он стер их своим носовым платком, как поступил бы заботливый и внимательный отец.
Ничто уже не могло поколебать доверия к нему этой маленькой свидетельницы.
— Разве можно говорить про моего папу, что он убил? А тот дяденька сказал. Мама с ним спорила, а папа испугался и молчал… Мне стало жалко папу… я заплакала. А потом я хотела пойти к Павлику, а дяденька Ардальон меня не пустил. Вот он какой! И все время говорил, как будто убил мой папа, и его фамилию называет.
— Ах, какой глупый выдумщик! — повторил опять сочувственно «Лешин папа».
— Ну, да! А еще сладкие булочки и коржики и пирожки давал… Он, наверно, притворялся, будто добрый.
— А когда это он про твоего папу выдумал?
— Как это… когда?
— Ну, например, давно или недавно… После того, как ты с папой на Шестую Роту ходила?
— Ну, да — после, — совершенно уверенно сказала девочка, — он пришел потом и все это говорил.
— Значит, это недельку или немного больше назад было? Или меньше?
— Недельку…
— А ты знаешь, Всезнаечка, сколько в неделе дней?
— Знаю, — улыбнулась Галочка. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!
— Правильно. Вот молодец! Ну, а Павлик, — он ведь раньше заболел?
— Ну, да… когда в пивной сидели…
— А раньше, до пивной, ты дядю Ардальона когда-нибудь видела? Знакома была?
— Нет, дяденька. Он с папой тогда и подружился. И приходил часто. И приносил нам сладкую булочку и пирожки. Но я его боялась: зачем он про папу такое сказал…
— Подожди, деточка, — мягко остановил ее Дмитрий Кириллович. — Значит, дядя Ардальон приходил к вам после того, как выдумал так нехорошо про твоего папу?