то удаляясь, то нарастая, гремели близкие сердцу слова. Павел Васильевич кидал в кузов машины пыльный щебень, не разгибаясь и не оглядываясь, пока кто-нибудь не кричал:
— Хватит! Пошла!
Тогда, выпрямляясь, вытирал рукой пот со лба и сильным голосом подхватывал:
Сколько работали, он не заметил. Но несколько раз ловил себя на том, что ищет здесь Надю. Ее не было.
— Шабаш! Все! — крикнули.
Павел Васильевич огляделся. В цехе было чисто, только пыль висела под крышей и тянулась в широкие ворота да выносили остатки мусора. Павел Васильевич вышел из цеха, остановился. Люди уходили с песнями и смехом — веселые, довольные.
— Что же вы, не ночевать ли собрались тут? — крикнули ему. — Давайте с нами!
Но он не пошел. Положив халат на штабель кирпичей, сел, закурил. Телу стало легко, приятно… Так бы и сидел один со своими мыслями.
«И чего я искал ее? А искал ведь! — думал он. — Да. Но как она вошла, как говорила!.. А на субботник не пришла. Почему? Но ведь не все же были… А почему я думаю обо всем этом?»
Но — думалось.
На другой день утром он сидел в кабинете, глубоко задумавшись.
Нового в заводских неурядицах для Павла Васильевича не было ничего. Причину он увидел сразу. За суетней, спорами и взаимными упреками скрывался обыкновенный беспорядок. Он уже въелся здесь. А к чему привыкли, трудно выжить. Вроде так и надо. И выжить этот беспорядок должен был он, Павел Васильевич. Выжить крутыми мерами, беспощадной требовательностью. Два месяца изучал он не обстановку, а людей, чтобы не стукнуть кого зря, чтобы понять, как надо отнестись к каждому начальнику цеха, отдела, участка. Через неделю после прихода на завод он уже мог бы сказать, что надо делать, чтобы выправить положение, но и сейчас не всегда мог безошибочно понять людей.
«Встать над людьми, хотя бы только сейчас. Спрашивать. Да, да, конечно, спрашивать! Но как не хочется, как неприятно говорить людям плохое о них. Ведь многие из них хорошие люди, я вижу это. Как бы хотелось говорить по-хорошему… Обижаются, ругают. Пусть трудно и больно, но над людьми встать можно, а как я встану рядом с ними? Товарищем, другом. В сущности, это ведь борьба за человека, и пусть обижаются, пусть говорят что угодно, но я должен спрашивать. Но сухарь я. Надо помягче».
— Павел Васильевич, — вдруг услышал он громкий голос. В кабинете стоял начальник сборочного. Молодой еще инженер, худощавый, с длинными светлыми волосами и крупным грубоватым лицом, в сером костюме.
— Извините, я, кажется, помешал вам. Третий раз называю вас и вот… Извините.
— Задумался, — смущенно ответил Павел Васильевич. — Мысли разные… Ну, с чем пришли? Садитесь вот сюда, поближе.
— Заявление принес. Вот познакомьтесь, — положив на стол лист исписанной бумаги и почему-то не глядя на Павла Васильевича, сказал начальник сборочного.
— Заявление? — удивленный тем, что начальник все избегал его взгляда, переспросил Павел Васильевич. — Ну что же… Да вы садитесь, садитесь, в ногах правды нет.
Прочитав большую, подробную просьбу, Павел Васильевич удивился еще больше.
— Так, — как бы про себя проговорил он. — Заявление. В связи с тем, что в цехе систематически бывают простои, а на мои неоднократные докладные записки, выступления и просьбы никто не обращает внимания и дело не улучшается, прошу освободить меня от занимаемой должности. Я хочу работать над совершенствованием машин как инженер, а не бегать без толку по кабинетам… Так, — вздохнув, повторил Павел Васильевич и отложил заявление в сторону.
Несколько раз слышал он выступления этого человека на собраниях и совещаниях. Горячие, возмущенные выступления. То плохо, сё плохо, так работать дальше нельзя — таков был смысл этих выступлений. И все это было, безусловно, верно. Павел Васильевич понимал его и думал, что именно он и такие, как он, возьмутся за дело с жаром, с охотой. И вот тебе на, уходит. Бежит, даже не подумав приложить сил. В чем дело? И почему именно сейчас?
— Только те причины, которые вы указали в заявлении, заставили вас написать его, или еще что? — спросил Павел Васильевич.
— А разве этого мало? — пожал плечами начальник сборочного.
— Нет, нет, хватит, — успокоил его Павел Васильевич. — Для того, чтобы понять вас, хватит.
И он понял. Выступления и разные докладные записки нужны были этому человеку в качестве щита, на случай, если припрут к стенке: дескать, выступал, говорил, не мое дело, если не слушали. Теперь спросили работу с него, этот щит уже не спасал, и он решил уйти.