Тут я вздрогнул. Снежана вежливо откашлялась и начала. - Я вижу, здесь жили люди культурные, квартирка как раз для такого жильца, - шутливо подвела она к делу. Ни он, ни я даже не улыбнулись. - Если вы не против, давайте пройдемся, осмотримся, а там, может и договорчик заклю…, - тут она осеклась, потому что квартирный хозяин исполнил замысловатые пассы двумя руками, а затем подал мне правую.
– Дима.
Голос был хрипловатый, и все-таки чем-то похожий.
– Митя, - растерянно отвечал я, уже почти так же хрипло.
Он деловито кивнул мне, а затем неожиданно энергично приобнял мою добрую сваху и потащил ее к двери. Она, кажется, сопротивлялась, но безрезультатно. Куда там дракончикам против востоковедов.
– Заключим.. непременно.. заключим.. вот прямо.. и завтра же.., - слова выходили из него по одному, словно бы он выталкивал их из себя каким-то тупым предметом. Синие сапоги побарахтались в прихожей и сгинули.
Когда окончательно стемнело, мы выпили уже больше литра. В комнате было тихо, как в яме.
– Мы живем в глубочайшем небытии, - еле шевеля губами, сообщил мне тот, с кем мне назавтра предстояло заключать договор.
– А я почти женился. Мы должны были снять квартиру. Она бы мне свитер связала. Но я не женился. Потому что мне все время страшно, - кое-как рассказал ему я.
– Смерти боишься, - торжественно изрек Дима. - Правильно. Жениться - все равно что помереть, никакой разницы. Вот Андрей Белый, после того, как антропософии у Штайнера поучился, так и говорил невесте. Уйди, говорил, тетка антропософская! Уйди! А ведь он как стремился жениться. Но понимал - нельзя. Уж лучше жить в страхе.
Мы еще помолчали.
– А ты знаешь, как плясал Андрей Белый? - вдруг спросил он меня.
Я не знал.
– Ну так я тебе покажу, - уверенно заявил Дима и начал уже далеко не так уверенно подыматься.
Поднявшись, он постоял, а затем резко метнулся куда-то в сторону, сбив шаткое кресло, и только что не врезавшись в стену. Но его это не остановило. Сохранив равновесие, он тотчас полетел в обратную сторону, размахивая руками. Стремительно поворачиваясь вокруг себя, он почти успешно обогнул стол, разбив всего одну чашку, и упал только возле дивана, но тут же вскочил опять. Пробормотав что-то невнятное, он снова поехал в сторону стола, сметая по пути стулья. Пока его бросало по комнате, я допил рюмку и встал. Внезапно, как это и должно было случиться после полулитра, мою голову словно бы залепила вата. В один момент мне стало безразлично, сниму ли я эту квартиру или останусь на старой, женюсь и буду востоковедом в черном свитере - или так и останусь напуганным и безутешным. Впервые в жизни я встал и подумал, что, пожалуй, мне пора танцевать. В этот момент на меня налетел Дима, разом сбив меня с ног - и я упал прямо на скатерть, выставив руки вперед и отталкивая бутылки. Андрей Белый, один Андрей Белый остался в моей помутившейся голове.
Утром, еле-еле удерживаясь на ветру, я шел в никуда по моему любимому Лялиному переулку. Миновав небольшую площадь, я услышал пищание, почти комариное. Это в кармане подал голос пейджер. Действительно, я позабыл о том, что ее дожидался, занялся чем-то другим - и вот она мне написала. Хочет мириться.
«Договорчик сегодня подпишем? Позвони мне. Снежана» - плясали буквы на темном экране. Нет, буквы все-таки не плясали. Это руки тряслись.
Что я мог ей ответить?
Русский блеск
Святочный рассказ
Аркадий Ипполитов
Когда я смотрю на каток вокруг колонны Монферрана, на дощатый забор, покрытый веселыми картинками, на ангела, смотрящего вниз из-под креста, на радостные, красивые, легко скользящие пары, слышу чудные звуки музыки, из-за забора доносящиеся, трепет умиления пробегает по моему телу, и все мои члены распрямляются от гордости за мою страну, за постоянство вкусов моего народа, моего правительства. В мозгу возникает хрупкое, сияющее россыпями бриллиантов видение: прекрасный Ледяной дом, и русский дух, и Русью пахнет, и гуляет потешная свадьба слабоумного старичка Голицына с камчадалкой Бужениновой, колокольцы гремят, мужики и бабы, собою негнусные, лихо отплясывают, едут сани, запряженные оленями, козлами, собаками, свиньями и верблюдами, везут инородцев со всей России, и лай, хохот, пенье, свист и хлоп, людская молвь, и конский топ. Так весело на душе, так свободно, что во весь голос хочется возопить вслед за прекраснейшим пиитом Василием Тредиаковским: