Чтобы спасти свое пошатнувшееся счастье, Ираклий выставляет милиционерам литр водки с наказом принять пьяного гостя по серьезу, по полной программе. И программу эту мы тоже хорошо знаем.
Примчавшийся по тревоге папа Нади-2 Ипполит кричит примчавшемуся по тревоге из Москвы папе Костика Жене, что тот неудачник и что пусть катится. Мама Нади-2 Надя-1 с польской бархатной сталью в голосе рекомендует дочке немного подумать.
Это честный портрет современного мира удачников, который честно отторгает свалившееся пьяное недоразумение. Никакой иронии у сегодняшней судьбы не бывает, а кто много иронизирует - полетит взашей в свою Москву.
Потом, конечно, ахи, вздохи, непредумышленные поцелуи, незапланированные пробуждения в той же квартире и ни на грош не мотивированный законный хеппи-энд. Динь-дон, динь-дон, съемочная группа кланяется.
Дабы не тратиться на всю эту пургу, ровно половина фильма посвящена мобильной связи «Билайн». По сотовым звонят друг другу Нади, Женя, Костя, Ираклий, Ипполит, пьяные менты, пьяный и ни на йоту не изменившийся Ширвиндт, Ахеджакова из Израиля и режиссер Рязанов из самолета. В кадре все время желто-черные шарфы, желто-черные шарики и желто-черная реклама в совершенно случайно подвернувшемся телевизоре. Там же случайный президент Путин с новогодним поздравлением, «Россия священная наша держава», слегка назойливая фиксация на слове «Аэрофлот» в билетах, стойках регистрации и куртках пулковских грузчиков и столь же слегка чрезмерная фиксация на слове «Санкт-Петербург».
Все путем, страна. Какие, к черту, веники?
В перестройку было модно поминать царя Мидаса, единым прикосновением обращавшего вещи в золото, и уверять, что нынешние лидеры все обращают в дерьмо. Не будем гоняться за модой. Нынешние вожди Первого канала - истинные Мидасы. Они взяли теплую, живую сказку и обратили ее в кумир священный.
За это все причастные будут гореть в аду. Да-да, и очень хороший писатель Алексей Слаповский, и крайне дельный режиссер Тимур Бекмамбетов.
Одного Хабенского отпустят.
За трусы.
Венера Торфяная
Выставка в Русском музее: антитело как сверхидея
Аркадий Ипполитов
В узком белом пространстве раздевалки девушка в спортивной шапочке и полуспущенных трусах балансирует на одной ноге, вытирая полотенцем спину и пятку второй, подогнутой. Прямой взгляд больших широко расставленных глаз устремлен прямо на зрителя, магнетизирует его, так что никакого ощущения подглядывания не возникает. Скорее - созерцания. Полуспущенные трусы слегка приоткрывают темный треугольник лобка, что вместе с «реальными» шапочкой и трусами придает композиции, в общем-то, совершенно отвлеченной, легкий оттенок натурализма. Фигура девушки с широкими бедрами и плечами, тяжелой округлостью грудей, классична и идеальна, как античные статуи. Также как и фигура, идеально и лицо девушки, рассчитанное в строгом соответствии с каноном. И поза, и занятие условны: невероятно длинное и узкое полотенце больше похоже на шаль или драпировку; непонятно, зачем девушка надела трусы и только после этого стала вытирать спину, зачем полирует свою пятку, не натянув трусы, ей мешающие, до конца.
Это - картина Александра Самохвалова «После кросса», фрагмент которой, данный на фоне белой звезды, распластанной на красном, украшает обложку каталога замечательной выставки «Венера Советская», проходящей в Русском музее. Картину лучше было бы назвать «Афродита после кросса», так как фигура самохваловской бегуньи, отнюдь не спортивная, является точным повторением Афродиты Книдской Праксителя, в чуть измененной позе. Подлинная праксителева Афродита держит драпировку в левой руке, а теперь, надев трусы и шапочку, взяла правой ее конец, закинула за спину, подогнула правую ногу, перенеся всю тяжесть на левую, слегка подняла голову и посмотрела в упор на зрителя. Получилась бегунья Самохвалова, находящаяся с Афродитой середины четвертого века до нашей эры в подчеркнуто прямом родстве.
Родство Праксителя и Самохвалова гораздо глубже поверхностного сходства вариации формы и позы. Пракситель - один из лучших скульпторов в истории мирового искусства и, конечно же, классик. Впрочем, как классику и полагается, при жизни он пользовался репутацией скандального авангардиста. Афродиту Книдскую он изваял во время CIV Олимпиады, когда достиг своего «акме», что по-гречески значит «расцвет». Богиню он представил обнаженной, что было неслыханно, так как до того нагими можно было изображать только мужчин, а женщины всегда были прилично задрапированы и ни в палестры, ни на стадионы не допускались. Вдобавок ко всему блюстители порядка установили, что моделью Праксителю послужила гетера Фрина, что было совсем непозволительно: смертная рискнула сравнить себя с небожительницей. Скандал разразился страшный, международный, все греческие города о нем узнали и в нем поучаствовали, так как святилище на острове Книд имело общегреческое значение, и установка там новой статуи была делом всей Эллады. Консерваторы неистовствовали, либералы выходили из себя, все напоминало страсти вокруг целующихся милиционеров «Синих носов», недавно шумевшие в нашем отечестве, но, как рассказывают древнегреческие авторы, конец дебатам положила Фрина. Она публично разделась, греческая публика, прекрасному не чуждая во всех его проявлениях, разразилась дружным «Ах!», обвинение в кощунстве с Праксителя было снято, статуя водружена на место, Фрина получила почетную пожизненную пенсию, искусство восторжествовало, так что вслед за Афродитой Книдской в мировую культуру проследовала толпа обнаженных, в том числе и «После кросса» Александра Самохвалова. Использование Самохваловым прототипа со столь красочной историей в контексте молодой советской культуры очень значимо: вслед за Праксителем, опираясь на его опыт и на его реноме, художник пытается утвердить свободу красоты обнаженного тела в новом социалистическом обществе. Но нужны ли эти старые как мир истории новому обществу?