— Тоже копейка, только, кажется, медная, — заключил Гордей, рассмотрев монету при свете телефона.
— А что лучше — серебро или медь? — спросила Стася с ноткой досады в голосе.
— Серебро, конечно, — уверенно ответил Гордей и вернул монету Жене. — А где ты её нашла?
— Да прямо у дороги, — махнула рукой назад Женя.
Но солнце почти зашло, даже верхушки деревьев, что пару минут назад ещё багровели в лучах заката, теперь уже мрачно чернели.
— Так что, мы завтра снова сюда придём? — спросила Стася, натягивая рукава на замёрзшие пальцы.
— Посмотрим. Может, и да, — пожал плечами Гордей.
— Но мы тогда на Мещёру не успеем, — подала голос Женя. — Да и пещер здесь нет, а урочище точно было в пещере. Придётся выбрать что-то одно.
— Завтра будет видно. И надо ускоряться.
Когда ребята вернулись на хутор, вокруг уже сгустилась холодная осенняя ночь. Дома лишь местами освещались от фонарей «под старину», и как только компания вошла на территорию, Михеич тут же наглухо запер за ними массивные деревянные ворота.
— На всякий случай, — кивнул пасечник.
— А что, здесь до сих пор разбойники водятся? — скептически спросила Женя.
— Э… — Михеич явно мялся, не зная, что ответить. — Да нет, наверное.
— А звери? — подала голос Стася.
— Ну… — этот вопрос, похоже, оказался ещё сложнее.
— А мы вроде кого-то в лесу видели, — поддела пасечника Женя.
— Так то — в лесу, — протянул Михеич. — Ну, вы переодевайтесь там, а потом прошу к столу.
— Я так ни в одни джинсы не влезу, — пробормотала Стася, поднимаясь по деревянным ступеням дома, куда их заселили. Всё её правильное питание так и болталось где-то в рюкзаке Гордея. Как и диететические хлебцы Ники. Ну как можно жевать какие-то безвкусные сухари, пусть и жутко полезные, когда столы ломятся от пирожков, пряников, варений, блинов…
— Так. — Голос Гордея прервал размышления Ники о не совсем здоровой пище, и это было хорошо, потому что слюна грозила вытечь на одежду. Ребята сгрудились в темноте коридорчика у спальни. — О монетах никому ни слова.
Девчонки закивали, и Гордей открыл спальню. Он сам не страдал комплексами, и переодевался прямо посреди комнаты, как и Стася, которой явно уже нечего было скрывать от бойфренда.
— Не могу так, — процедила Женя и под хихиканье Стаси соорудила в углу комнаты ширмочку, привязав концы покрывала к балкам двухъярусных кроватей.
Ника переодевалась тоже за ширмой и последней, поэтому, когда она выбралась наружу, ребята уже ушли ужинать. Закрыв за собой дверь, Ника собиралась присоединиться к остальным, но вдруг услышала приглушённый женский голос.
На цыпочках пройдя по коридору, остановилась у приоткрытой двери одной из дальних комнат.
— Ну, пожалуйста, умоляю вас, — плакал голос жены пасечника. — Ну, что вам стоит? Просто пустите меня туда, и всё! Вам же ничего не нужно делать! Никто ничего не узнает.
— Да поймите вы, — терпеливо произнёс мужской голос, очень знакомый. — Это бесполезно. Понимаете? Ничего не изменится, даже если я каждую ночь буду вас там оставлять, даже если я сам буду сидеть рядом с вами.
— Нет, я точно знаю! — решительно заявила Лара. — Ещё не поздно! Всего-то на три ночи откройте церковь, и всё, сами уйдите. Если что, я скажу, что сама туда влезла.
— Да не в этом дело, — вздохнул мужской голос. Вроде бы это священник из Красных Серпов. — Сколько вы там ни просидите… Господи, ну, как ей это сказать? — Этот вопрос, видимо, был обращён к кому-то третьему.
— Так и сказать, — произнёс третий голос. — Говори как есть, да и всё.
Повисло молчание. Священник, по-видимому, так и не решился сказать «как есть», поэтому снова заговорил третий (похоже, это был участковый).
— От того, что вы три ночи просидите одна в церкви, ваша дочь не вернётся.
— Откуда вы знаете? — быстро прошипела Лара.
— Мы её искали со спасателями и волонтёрами, несколько сёл…
— И не нашли, да? — судя по голосу, Лара сейчас выглядела, как сумасшедшие из фильмов. — И правильно, вы не могли её найти. Потому что они её утащили. И до сих пор где-то держат. Неужели вам не жалко ребёнка? — Голос Лары задрожал от рыданий.
Снова повисло молчание.
— Надо три ночи в церкви помолиться, — снова надрывно заговорила Лара, — и тогда они её отпустят. Я смогу, я отмолю, я же мать!
— Господи помилуй, — со вздохом прошептал священник.