— Я не буду за твоего Джойса пить! — закапризничал вдруг Юрка, — Хуевый он писатель, твой Джойс! Мутный! Я больше двух страниц не выдержал такой мути! Потрясающее говно! Он там накрутил, с понтом, загадок: красный цвет, зеленый цвет. Ебануться можно, какой он загадочный. Для чванов, снобов, и паршивых интеллигентов, типа тебя, которых следует гнобить в лагерях, чтобы не сеяли заразу и не преклонялись перед ложными ценностями. И читают Джойса только чтобы потом пальцы гнуть: я Джойса читал! Ах, какие метафоры! Какая эзотерическая глубина! Вам его не понять! Епть! Да это хуйня, миф, типа «Черного квадрата». Малевич прикололся, а все думают: это гениально! Охуеть, как гениально: краски черной на холст вылить и размазать! И еще этот ваш Мандельштам… Пастернак… А если бы они отца слушали, может быть, их нормальные люди читали бы!
— Непочитание и презрение родителей своих — это большой грех! — согласился святой Павел, но рюмку опрокинул.
На тахте, на мятых простынях, разметав в разные стороны руки и ноги, в бесстыдных позах, неподвижно лежали три голых мужских тела. Двоих гостей он видел впервые. Это были молодые, атлетически сложенные, ярко выраженные этнические, усатые латиносы. Хоть сейчас в кино у Тарантино и Родригеса снимай о Мексике. Одно из тел, посредине этой мерзкой содомской композиции, без сомнения принадлежало Раулю. На полу валялись окурки, осколки бокалов, три (Ни хуху себе!!!) пустые бутылки из-под элитных коньяков из секретного бара, расположенного в стене, за картиной Китайского художника Венга Яна, которую тот лично подарил Георгию в Урумчи. Как они нашли бар?
— Подъем! — набрав полные легкие воздуха, гаркнул Жора, но из горла его послышалось только безобразное шипение, как из испорченного крана.
— Встать, сволочи! — прокашлявшись, повторил он попытку. Голос его дрожал от обиды и возмущения. В его доме — блядство! Нет! Это Содом! Гоморра! Его сын педик! Да что же это такое! За что ему это испытание?! Один из парней приоткрыл глаза и показал Георгию знаком: мол, пшел вон!
— Я сказал: встать! — еще громче закричал Жора, — Встать! Встать! Вставай! Суки! Я вам… Сейчас… Нахуй! Из моего дома! Пидарасы! Вставай! — он сильно шлепнул по ноге крайнего парня, да так, что отбил себе руку. Парни постепенно приходил в себя.
— Папка! — улыбнулся глупой улыбкой, ничего пока еще не понимая, Рауль. — Я ждал тебя… И заснул…
Два гостя, взлохмаченные и жалкие, смотрели на Георгия мутными взорами, стараясь припомнить, что это за хуй такой вышел из сумрака.
— Кто это? — кричал Жора, чувствительно и методично тыча пальцем в лицо парню, потирающему свою ляжку. — Кто эти люди?
Голова парня тряслась от Жоркиных тычков, как у тряпичной куклы.
— Пидорасы? А? Отвечай! Ты пидорас? Что ты творишь? А? Рауль! Ты же… — Жора, уже не сдерживая слез, ходил взад-вперед по спальне, словно раненный тигр по клетке, — ты же позор! Это никак нельзя совсем кто узнает. На хуй все… Извратитель Малхиседдок… За это убивать. Ты сам хоть бы… Эх! Знал бы не ебался вообще никогда гады такие который вас родил фашистов блядские утробные…Это содомский порочный… Кто у нас… В жопу ебаные… Суки… Зачем это все лучше никого не было сына? Собирайся я не хочу чтобы ты был здесь никогда лучше бы вообще не приезжал обнимал я не знал всуе…
— Мать знает? — собравшись, наконец-то, с мыслями, отчетливо спросил он Рауля. Один из парней нашел свои штаны и пытался их надеть. Второй укрылся простынею.
— Мать? О чем? — переспросил Рауль, натягивая пижаму. Он теперь уже смотрел на Георгия исподлобья злым взглядом загнанного волка.
— О том, что ты — педик! Что ты — хуесос! — Жора жестом показал, как сосут.
— Ты! Мерзавец! Отвечай за свои слова! — взревел злобно сын, сжав кулаки.
— Что? Я? — Жора чуть не задохнулся от ярости, — Мне? Тебя? Я тебя, гадина такая…А ну-ка! А ну-ка убирайся отсюда! Забирай своих ебаных пидарасов! — Жора, не в силах больше сдерживать эмоций, в сердцах, не больно, но картинно, пнул в живот ближайшего к нему парня, закутанного в простынь. Парень согнулся пополам, потерял равновесие и мягко повалился на диван. Что произошло после этого, Кравец уже видел, словно в кошмарном сне, сквозь синеватую пелену. Он пытался проснуться и убежать из этого кошмарного сна, но его движения были вялыми и плавными, как в замедленной съемке. Его сын, красавец Рауль, будто в боевике, стремительно подскочил и быстрой, хорошо поставленной, серией ударов свалил отца на пол. В глазах у Кравеца стало темно. Теряя сознание, Жора чувствовал удары многочисленных босых ног, которые попадали ему по лицу и по почкам, по спине и по животу. Потом сверху на него обрушилось что-то тяжелое и стало темно и тихо.