На этот раз рот на замке держал я. Только перекинул трубку от левого уха к правому да устроился поудобнее в кресле. И при этом взгляд упал на фотографию в рамочке, что стояла на компьютере: «Сара-Хохотушка», наша усадьба на озере Темный След. Я не был там уже целую вечность и внезапно задался вопросом: а почему?
Наконец в трубке послышался голос Гарольда, осторожный, успокаивающий, голос человека в здравом уме, пытающегося убедить психа, что его умопомешательство — явление сугубо временное.
— Мне кажется, эта идея не из лучших, Майк, во всяком случае, на текущий момент.
— Отчего же? — упорствовал я. — Максимума я достиг в 1991 году. С тех пор продажи моих книг держатся на постоянном уровне. Я — на плато, Гарольд, один год ничего не изменит.
— Видишь ли, писатели, книги которых стабильно продаются, как бы находятся на развилке. Или книги и дальше будут продаваться, или тиражи пойдут вниз.
«Значит, мои тиражи пойдут вниз», — едва не вырвалось у меня… но не вырвалось. Я не хотел, чтобы Гарольд знал, в каком я состоянии, насколько далеко все зашло. Я не хотел, чтобы он знал, что теперь у меня прихватывало сердце — действительно, прихватывало — почти всякий раз, когда я открывал шестой «Ворд» и смотрел на пустой экран и мерцающий курсор.
— Да, — пробормотал я. — Хорошо. Сообщение принято.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Разве книга утверждает обратное, Гарольд?
— Черт, да нет же… Книга потрясающая. Твой лучший роман, я тебе уже говорил. Если бы Сол Беллоу note 18 писал романтические детективы, из-под его пера выходили бы именно такие книги. Но… у тебя нет проблем со следующей книгой? Я понимаю, тебе по-прежнему недостает Джо, это естественно, мы все…
— Нет, — оборвал его я. — Никаких проблем. Вновь последовала долгая пауза. Я ее выдержал. Перемолчал Гарольда. Так что первым опять заговорил он.
— Гришем может позволить себе год отдыха. Клэнси может У Томаса Харриса длительные промежутки между книгами скорее правило, чем исключение. Но ты находиться на том уровне, Майк, где жизнь куда как сложнее, чем на самом верху. На каждую строчку в этой части списка — пять претендентов, и ты их хорошо знаешь. Черт, каждый год они три месяца соседствуют с тобой. Некоторые поднимаются, как со своими двумя последними книгами поднялась Патриция Корнуэлл note 19, некоторые опускаются. Кто-то держится на одном уровне. Если бы Том Клэнси не писал пять лет, а потом вновь вышел на рынок с романом о Джеке Райане, он бы вновь попал в десятку в этом нет ни малейших сомнений. Если ты выпадешь из поля зрения читателей на пять лет, то просто не вернешься. Мой совет…
— Заготавливай сено, пока светит солнце.
— Ты просто снял слова с языка. Мы еще немного поболтали, потом попрощались. Я откинулся на спинку стула, вновь посмотрел на фотографию нашего прибежища в западной части штата Мэн. «Сара-Хохотушка». Прямо-таки героиня какой-нибудь старинной баллады. Джо наш коттедж у озера нравился больше, чем мне, но ведь и у меня он вызывал только положительные эмоции. Тогда почему я столько лет и носа туда не кажу? Билл Дин, наш сторож, каждую весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивал их вновь. Каждую осень сливал воду из труб и каждую весну проверял работу насоса, генератора, в соответствии с указанными в инструкции сроками вызывал мастеров, чтобы те провели положенное техническое обслуживание, и каждый год, после Дня поминовения в пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клочка берега ставил на якорь плот.
Летом 1996 года Билл прочистил дымоход, хотя за последние два года в камине ни разу не разжигали огонь. Я платил ему ежеквартально, как принято оплачивать труд сторожей в этой части света. Билл Дин, старый янки, предки которого давным-давно обосновались в Америке, обналичивал мои чеки и не спрашивал, почему я больше не живу в своем коттедже. После смерти Джо я приезжал туда два или три раза, но на ночь не оставался. Хорошо, что Билл не спрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Собственно, до разговора с Гарольдом я и думать не думал о «Саре-Хохотушке».
Я перевел взгляд на телефон, мысленно продолжив разговор с Гарольдом. Да, я хочу сделать паузу, и что в этом такого? Мир рухнет? Вот этого не надо. Он бы рухнул, если на моей шее висели жена и дети. Но жена умерла на автостоянке у аптеки, вместе с еще не родившимся ребенком, о котором мы мечтали столько лет. Я не жажду славы. Если писатели, которые сейчас занимают более низкие строки в списке бестселлеров «Тайме», станут знаменитыми, хуже спать я не стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться в этой гонке?
Но на последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти с дистанции — значит сдаться. Без жены и работы я никому не нужен. И мне оставалось только одно — жить в одиночестве в большом, полностью выкупленном доме и каждый день после обеда заполнять клетки газетного кроссворда.
Я продолжал… не жить — существовать. Снова забыл про «Сару-Хохотушку» (или какая-то часть моего сознания, которая не хотела, чтобы я ехал туда, похоронила эту мысль) и провел еще одно ужасное лето в Дерри. Ввел в компьютер специальную программу и теперь сам составлял кроссворды. Согласился войти в состав директоров местного отделения Ассоциации молодых христиан, не отказался от предложения поучаствовать в работе жюри на Летнем фестивале искусств в Уотервилле. Снялся в нескольких роликах на местном телеканале, призванных собрать дополнительные пожертвования на содержание ночлежек для бездомных, потом вошел в состав попечительского совета при департаменте муниципалитета, ведающего этими самыми ночлежками (на одном из публичных заседаний совета какая-то женщина назвала меня другом дегенератов, на что я ответил: «Благодарю, именно об этом я и мечтая». Результатом стал шквал аплодисментов, которые я до сих пор не могу объяснить). Я попытался обратиться к психоаналитику, но сдался после пяти посещений, решив, что у психоаналитика проблемы покруче моих. Я назначил стипендию одному азиатскому ребенку и небезуспешно играл в боулинг.
Иногда я пытался писать, но всякий раз заканчивалось сие печально. Стоило мне выдавить из себя одно или два предложения (любые одно или два предложения), как мне приходилось срочно хватать корзинку для мусора, потому что меня выворачивало. Я блевал до тех пор, пока желудок, казалось, не вылезал через горло… а потом по толстому ковру буквально на четвереньках отползал от стола и компьютера. К тому времени, когда я добирался до противоположной стены кабинета, мне становилось лучше. Издали, через плечо, я даже решался взглянуть на экран монитора. Не мог только подойти. Потом, в конце дня, конечно подходил — с закрытыми глазами — и выключал компьютер.
В те, уже последние дни лета я все больше и больше думал о Деннисон Кэрвилл, моей университетской преподавательнице, которая помогла мне выйти на Гарольда и сдержанно похвалила мой первый роман «Быть вдвоем». Как-то раз Кэрвилл произнесла одну фразу, которую мне, наверное, никогда не забыть. Авторство она приписала Томасу Харди, викторианскому поэту и писателю note 20. Возможно, Харди и произнес эту фразу, но она никогда не повторялась, во всяком случае, не процитирована в «Бартлетсе» note 21 и отсутствует в биографии Харди, которую я прочитал между публикациями романов «Вниз с самого верха» и «Угрожающее поведение». Я думаю, что фразу эту придумала сама Деннисон, а чтобы она звучала весомее, осенила ее именем Харди. Пусть мне будет стыдно, но время от времени я и сам пользуюсь таким приемом.
В любом случае, думал я об этой цитате все чаще и чаще, сражаясь с паникой в теле и омертвением в голове, этим ужасным чувством, когда накопившиеся мысли не могут вырваться наружу. Отчаяние охватывало меня, во мне крепла уверенность, что больше мне не писать никогда (подумаешь, трагедия — Ви-Си Эндрюс с членом не может преодолеть писательский психологический барьер). А цитата подчеркивала, что все мои усилия, даже если мне удастся вырваться из этой кошмарной ситуации, бессмысленны.
Note18
Беллоу Сол (р. 1915) — известный американский писатель, лауреат Нобелевской (1976) и Пулитцеровской (1975) премий по литературе
Note19
Корнуэлл Патриция, современная американская писательница, работающая в жанре романтического детектива.
Note20
Харди Томас (1840—1928) — английский писатель-реалист и один из крупнейших лирических поэтов XX века.
Note21
Бартлет Джон (1820—1905), редактор и издатель. В 1855 г, выпустил первое издание словаря «Знакомые цитаты», который потом неоднократно дополнялся и переиздавался.