Через полчаса, разбитая и подавленная, топая домой пешком («Волга» мне уже не была положена, поскольку я перестала быть важным свидетелем), я поминала недобрым тихим словом всех «лиц» независимо от их кавказской национальности. Не первый раз эти ребята портят мне жизнь! И наверное — не в последний. Чутье подсказывало.
Глава 2
А еще чутье подсказывало и другое: интеллигентный юмор Кедрова по поводу моей антитеррористической деятельности — «цветочки» по сравнению, с тем, что меня ждет впереди. И оно не ошиблось!
Он позвонил ближе к вечеру, разом выдернув меня из непрочных объятий тревожного сна: придя домой, я в растрепанных чувствах забыла отключить телефон. Этот милый говорок с едва различимым армянским акцентом я узнала бы не то что во сне — на том свете.
— Вай-вай-вай, ты в своем гнездышке, Таня-джан? А я думал, что тебя уже поставили на довольствие в «сером доме». Шутка ли — оказала неоценимую услугу Кедрову! Разумеется, его теперь повысят.
— Во всяком случае, наверняка раньше, чем тебя, чертов мент! — проскрипела я хриплым от злости басом. — Тебе точно не видать его «звездочек». Но сегодня можешь радоваться: большей пакости, чем твой звонок, я и ожидать не могла!
Гарик Хачатурович Папазян — давно уже не старший лейтенант, но все еще не майор — весело загоготал. Он даже не обратил внимания на использованный мною запрещенный прием, поскольку нынче все козыри были у него, а моя карта заранее бита. Впрочем, это понятие — не более чем образ: применительно к Гарику никаких запрещенных приемов быть не может. Разве что стенобитное орудие — да и то я не уверена.
По должности старший оперуполномоченный, а по факту — правая рука начальника уголовного розыска города и лучший сыскарь во всем управлении, Гарик Папазян представляет собой полную противоположность Кедрову Во всем абсолютно: начиная с внешности, в обоих случаях весьма характерной, и с манеры завязывать галстук. Хотя галстук — это тоже образ: Гарик, по-моему, вообще не знает, что это такое. И служат эти двое в издавна конкурирующих «фирмах», обе из которых не вяжут веников, что придает интриге дополнительную остроту.
И тем не менее есть у них много общего. Оба — настоящие профессионалы. Оба, что гораздо важнее, — очень порядочные ребята, хотя иной раз бывает трудно их в этом заподозрить. Оба — сильные натуры; хотя Сергей Палыч часто маскируется интеллигентностью, а Гарик — кокетством, но пусть это никого не обманывает. И оба они — мои друзья. Просто друзья, с которыми, как это ни странно для женщины моего склада, я никогда не состояла в «постельных» отношениях.
Вот только Гарик — в отличие от Сереги Кедрова — всегда был на волосок от того, чтоб переступить эту заветную для него черту! С первых минут нашего знакомства мне приходится почти непрерывно отпихивать от нее беднягу. Часто — используя самые запрещенные приемы в самом что ни на есть прямом смысле. И каждый раз, вооружившись своим южным темпераментом и опытом профессионального донжуана, Папазянчик с улыбкой бросается на штурм. Снова и снова. Такова уж его «кобелянская» натура!
И я соврала бы, если б сказала, что держать оборону мне ничего не стоит. О, этот тип умеет подбирать ключики к подобным «крепостям»! Честно скажу: случаются моменты, когда я готова очертя голову перепрыгнуть черточку, разделяющую нас с Гариком.
Кстати, мною же проведенную. Что мешает? Не знаю. Возможно, срабатывает инстинкт самосохранения: мне совсем не светит сгореть в огне испепеляющей страсти, которой у Гарика с лихвой хватит на двоих. А может, жалко нашей уникальной, единственной в своем роде дружбы. Дружбы, которая стимулирует, постоянно держит «в тонусе», не дает расслабиться, которая шарахается от любви до ненависти и обратно, но остается при этом дружбой. И кто знает — может, как раз испытания «интимом» она и не выдержит? Гарик вряд ли об этом задумывается, а я не хочу рисковать. В конце концов, найти хорошего любовника не так уж трудно, а вот найти хорошего Друга…
Итак, мой друг, которому я в тот момент искренне желала провалиться сквозь землю, заржал, как жеребец, и проговорил жалобно-елейным голоском, усилив свой акцент втрое:
— Вай, Таня-джан, почему не любишь нас, бедных армян? Чем тебе не угодил твой друг Гарик? Неужели тем только, что хотел заступиться за своего земляка Рудика Саркисяна, которого ты походя записала в террористы? Вай, ара, стыдно тебе!
— Какого еще Рудика, что ты плетешь?
Разумеется, я сразу все поняла. Но все еще не хотела верить, что «неизвестные лица кавказской национальности», на которых я натравила ФСБ, оказались вовсе не чеченскими террористами, а самыми что ни есть натуральными «хачиками», как частенько в народе называют армян. Высказанный именно Гариком Папазяном, готовым поднять меня на смех, этот упрек окончательно отравил мне существование.
— Дорогая, я опять не верю своим ушам. Неужели твой гэбист не доложил тебе детали? Хотя — откуда ему это знать, вай-вай-вай… Они умеют только поднимать шум-гам да сеять панику среди населения, а где надо заняться рутинной работой — тут они пас. Зачем? Они же баре, «голубая кровь»! Чтобы гоняться за всякими «шестерками» — для этого есть мы, менты…
— Папазян, заткнись сейчас же, если не хочешь, чтобы меня осудили за умышленное убийство сотрудника милиции. Я понимаю, насчет совести к тебе взывать бесполезно, но хоть что-то человеческое в тебе есть?! Я провела ужасную ночь и ужасный день, у меня раскалывается голова, а тут ты…
— Человеческое? Ну конечно, есть, дорогая! Я бы охотно сказал тебе, что именно, да забыл, как это называется по-латыни. Армянского ты не понимаешь, а по-русски прозвучит не совсем эстетично. И вообще, лучше один раз увидеть во мне это самое человеческое, чем сто раз услышать. Может, я прямо сейчас и подъеду, а?
Я застонала, как от зубной боли. Этот стон для Папазяна означал, что «клиент дошел до кондиции» и продолжать в том же духе не стоит, все равно я больше не в состоянии воспринимать. А потому Гарик, вдоволь насмеявшись, уже вполне нормальным штилем сообщил, что «подрывники» задержаны два часа назад в одном из райцентров области. Ими оказались два брата-армянина, зарегистрировавшие в том же самом городке некое 000 «Арарат», и примкнувший к ним водитель грузовика. Разумеется, никто из них не имел никакого «тротилового эквивалента», и все трое слезно божились, что их единственной целью было выгодно толкнуть на волжских берегах сахарок, закупленный в Воронеже.
— Конечно, твоя любимая Фээсбэ, — не преминул все же съехидничать Гарик, — тут же наложила на этих бедолаг лапу и сейчас вытрясает из них душу. Но ничего не вытрясет. Еще утром было ясно: никакой взрывчатки в мешках нет. Так что вы с твоим Кедровым…
— Никакой он не мой!
— Верится с трудом, но все равно — рад слышать.
Так вот, вы с ним попали пальцем в небо. И если он уже прокрутил в погонах дырку для очередной звездочки, то напрасно. Хотя, конечно, поощрить за бдительность могут.
После того как Сергей Палыч лихо «рассекретил» меня сегодня утром, я с ужасом ожидала, не завернет ли и Гарик Папазян что-нибудь насчет моей рыночной одиссеи. Но капитан явно ничего не знал, иначе не упустил бы возможности позубоскалить.
Когда я наконец положила трубку, настроение мое не стало лучше. Зато теперь я знала наверняка: в истории с «терактом» в нашем доме можно поставить точку. Больше всех не повезло в ней, конечно, братьям Саркисян. Мне тоже вряд ли будет приятно вспоминать это приключение, однако… Хорошо то, что хорошо кончается! Лучше уж «перебдеть», рискуя потерять какой-то кусок профессиональной репутации, чем «недобдеть» и потерять вместе с ним все остальное.
После второго московского взрыва собственное поведение окончательно перестало казаться мне «паникой среди населения». Да и всем остальным тоже.
Даже Гарик Папазян сбавил обороты, и теперь уже в моих телефонных репликах слышались ехидные нотки: ну что, съел, мент? Опять скажешь, что моя бдительность была некстати?