— Здрав…ствуйте, — растерянно пролепетал старик.
— Ну ты чего, не узнаёшь, что ли? — весело воскликнула хозяйка. — Смотришь, как баран на новые ворота…
— Погоди, погоди… так это ж Галя! Галка, ты?
— Я это, дядя Серёжа, — сдержанно улыбнулась очаровательная гостья.
— Помилуй Бог! — воскликнул хозяин. — Да ведь тебя не узнать! Сто лет тебя не видел, помню совсем малышкой, пигалицей этакой, а тут — такая красавица стала! Ну дела…
— Да ладно, не видел он… — пробурчала Мария Андреевна. — Галочка школу когда заканчивала, в институт в Москву собиралась — ты ее что, не видел? Тогда она давно уже пигалицей не была…
— А вот не видел! — взъерошился Сергей Петрович. — Как увидишь, когда я всё время был на работе и на работе.
— А теперь вы на пенсии, наверное, дядя Серёжа? — спросила Галя, видно, чтобы слегка подыграть старику.
— Ну да… а как ты догадалась?
— Так вид у вас этакий… пенсионерский, — улыбнулась гостья.
— А-а, ну вот видишь! — разочарованно протянул он. — Отпахал я своё… но всё равно — продолжаю работать! Если дома сидеть стану — месяц-два протяну, не более…Сердцем вот чую.
- Работает он, — с ласковым укором заметила Мария Андреевна, — всё никак не уймётся.
— Какой вы молодец, — ласково улыбнулась Галя.
— Да что я! Ты-то вот уж больно хороша! Отродясь таких красавиц не видывал. Эх, сбросить годков бы этак сорок, вот бы я… Только ты, Галочка, уж совсем чтой-то вся в чёрном! Ты ведь молодая такая, а на тебе ни единого светлого пятнышка нет…
— Петрович, ты думал бы, что говоришь-то! — предостерегающе крикнула хозяйка. — У Галочки мама померла, она ведь на могилку приехала, в чём же ей быть-то, как не в чёрном! А ты мелешь своим языком, как помелом!
— Ой, и правда! — испугался Сергей Петрович. — Господи… Галочка, прости ты меня, старого дурака, и впрямь ведь брякнул не подумавши…
— Ничего… — Галя попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и печальной. — Мне приятно, что вы рады меня видеть.
— А то как же! — встрепенулась хозяйка. — Галочка, да ты раздевайся… Посиди с нами, ужинать сейчас будем. Плащ вон в коридор повесим, сама вот к столу садись.
— Спасибо, тётя Маруся. Я и впрямь присяду, а то ведь прямо с вокзала…
Галя сняла с плеч чёрный плащ, сбросила его на руки Марии Андреевне, стянула с рук чёрные облегающие перчатки. На белых крупных пальцах ее блеснули длинные тёмно-красные ногти.
— Я ведь телеграмму вашу неделю назад как получила, — грустно заметила она, присаживаясь к столу. — Ну… пока билет достала, пока собралась, то да сё… Вот только сейчас и приехала. Даже на опознание вот… видите, не успела.
— Ну и ладно! — махнула рукой соседка. — И не надо тебе, родимая. Негоже тебе мать такой видеть, в морге ее опознавать. Я ее там опознавала…Ужасно это, Галочка…А для тебя Тонечка пускай останется пригожей, да ладной. И хорошо, что ты к ней не успела. Мы вот тут ее похоронили по-христиански, всё как положено, справили, в церкву сходили, молебен за упокой души рабы Божьей Антонины заказали… А ты вот, миленькая, на могилку теперь сходишь, цветочков ей принесёшь, да помолишься за душеньку ее грешную… вот и ладно будет!
— Спасибо вам, тётя Маруся… огромное спасибо! Что бы я без вас делала…
— Да будет тебе! Мы-то с матушкой твоей душа в душу жили, сама знаешь. Вот только…
— Что вы, тётя Маруся? — участливо спросила Галя.
— Не уследила я за нею. Не усмотрела! — плачущим голосом проговорила соседка. — Раньше, бывало, каждый день мы с нею виделись: то она ко мне, то я к ней… А тут, как назло — неделю ее не видала! Как она, чем жила, о чём думала? Как на грех, дела всякие разом навалились, днями крутилась, как белка в колесе! Вот и не уследила за матушкой твоей! А она тосковала очень… Всё вас с Владиком ждала… Где, говорит, мои детки милые, не едут и не едут, а ведь обещались. И мне про то всё говорила, да жалилась… а я-то дура крепколобая, всё отмахивалась — мол, обещали, так жди себе, приедут…А она-то, бедненькая, умолкала и уходила к себе грусть-тоску свою мыкать… Кто ж знал-то, что вот так всё обернётся! Ох, вот горе-то какое приключилось, горе-горюшко лютое!..
И Мария Андреевна заплакала. Смущённый Сергей Петрович только пробормотал себе под нос:
— Да полно тебе, мать… ты-то что могла сделать? Чужая душа — потёмки. И нечего теперь себя винить: знали б, где упасть, соломки бы постелили. Чего уж теперь…
И он беспомощно взглянул на Галю.
Галя успокаивающе положила свою округлую крупную ладонь на склонённую голову плачущей соседки.
— Ну что вы, тётя Маруся! — растроганно сказала она. — Полно вам себя винить. Тут только я могу быть виновата — мне не следовало уезжать из города. Надо было оставаться в Краснооктябрьске.