Мариэтта Шагинян
МЕСС-МЕНД
Части I и II
Часть I
ЯНКИ В ПЕТРОГРАДЕ
Доллар, его жизнь и творчество
Вступительный очерк
В мартовское утро 1888 года на одном из вокзалов Нью-Йорка к носильщику бляха №701 подбежал прилично одетый человек с новорожденным ребенком на руках.
— Носильщик, ваш номер? Отлично, возьмите ребенка, да осторожней, черт возьми, если хотите заработать доллар… Ждите меня вон там у остановки омнибусов — я бегу разыскивать даму…
Проговорив это, незнакомец кинулся в толпу. Бляха №701 осторожно понес ребенка на площадку, ждал десять минут, потом полчаса, потом час. Ребенок заплакал. Носильщик струсил — уж не подкинут ли ему ребенок. Когда спустя два часа никто не появился, а на вокзале незнакомца не оказалось, носильщик сказал себе с горечью: «Вот так доллар», — и понес ребенка в участок.
По дороге на него нашло раздумье. Дитя прекрасно одето, пеленки с метками. Что, если с незнакомцем что-нибудь случилось, а потом он хватится ребенка, разыщет носильщика по номеру и будет взбешен, узнав, что дитя в полиции. Не подержать ли его у себя дома, а тем временем поискать незнакомца?
Он понес его домой и сдал жене. Дитя оказалось прехорошеньким мальчиком. Белье было помечено Д. Д. Так как носильщика звали Джемсом, он в шутку назвал мальчика раза два — «Джим Доллар», — и этому имени суждено было навеки укрепиться за потерянным существом, заслужив ему впоследствии широкую известность.
Родители ребенка не появились. Носильщик усыновил его. Он рос обыкновенным городским мальчишкой, проводил все свое время на улице, покуда бляха №701 не скончался. Вслед за ним умерла и жена, оставив Джиму Доллару бляху приемного отца и краткую историю его усыновления.
Года полтора Джим ведет бродячую жизнь. Он ночует под мостом и на крышах, питается вместе с собаками городскими отбросами. «В эти годы усовершенствовалось мое обоняние, — рассказывает он в краткой автобиографии, — я узнал, что у каждого города, у каждой улицы, у каждого двора есть свой запах».
Однажды он увидел перед пивной воз с большими дорожными картонками, забрался в одну из них, прикрыл себя крышкой и заснул. Он проснулся от толчков. Вслед за тем на него полился яркий электрический свет. Высокая девица в папильотках стояла над картонкой и разглядывала его, поджав губы. Он выскочил из картонки, собираясь улизнуть.
— Я полагаю, что заплатила за картонку настоящими деньгами, — сказала девица.
— Не думаете ли вы, мэм, что купили меня вместе с картонкой? — в ужасе воскликнул Джим.
— Да, я думаю, — ответила неумолимая девица, — ведь я беру вещи не иначе, как на вес.
Несчастный Джим не знал законов. Он искренно поверил девице и остался у нее в услужении добрых двенадцать лет.
Это были самые мрачные годы его жизни. Девица эксплуатировала мальчика, заставляя его работать даже по воскресеньям. Урывками он выучился читать и писать. Когда ему стукнуло девятнадцать лет, она внезапно подарила ему велосипед. Спустя некоторое время она снова сделала ему подарок — дюжину галстуков. Странное предчувствие овладело Джимом: не задумала ли девица женить его на себе? Как только он оформил в мозгу это предчувствие, природная любовь к свободе вспыхнула в нем, он вскочил на велосипед — и был таков.
Джим свободен. Он снова на улицах Нью-Йорка. Но тут ему пришлось на собственной шкуре испытать всю тяжесть социального бесправия: что нужды в свободе, когда нет куска хлеба. Пространствовав по фабричным окраинам Нью-Йорка, он кое-как устраивается на спичечной фабрике и становится рабочим. Резкое влияние оказывают на него два обстоятельства: первая стачка и первое знакомство с кинематографом.
Стачка, как он впоследствии писал, научила его «умению защищаться, становясь спиной к врагу», а кинематограф привел его к той теории «городского романа», которая насчитывает в настоящее время многочисленных последователей.
Вернувшись из кинематографа, где он смотрел примитивную драму из парижской жизни, с благородным апашем и кокоткой, Джим Доллар, как безумный, начинает имитировать кинематограф для своих товарищей по работе. Он собирает вокруг себя кучку молодежи, сочиняет пьесы, разыгрывает их в обеденный перерыв тут же на фабрике, используя для своих акробатических фокусов станки машины. К этому времени относятся первые эскизы двух его излюбленных героев, металлиста Лори и «укротителя вещей», Микаэля Тингсмастера, Мик-Мага его позднейших романов. По ночам он лихорадочно поглощает учебники, стараясь «поймать ту связь установленных представлений, которую принято называть образованием».[1] Не отказываясь ни от какой работы, он перебирается из одного промышленного центра Америки в другой, периодически возвращаясь, однако же, на старую спичечную фабрику, где у него остались друзья и знакомцы.