Бьюти взвизгнула и шевельнула лапой. Тут только молодая женщина заметила у нее на лапе грязный полотняный лоскут, покрытый темными пятнами. Она осторожно развязала его, подошла к окну и вгляделась в покрывавшие его пятна. Они походили на кровь. В их расположении ей почудилась симметрия. Расправив лоскут на подоконнике, она прочла букву за буквой:
«БИСК. ТОРПЕДА».
Собака следила за ней умными глазами. Как только Катя Ивановна снова повернулась к ней, она забила хвостом и обеими передними лапами стала срывать с себя ошейник, делая уморительные движения.
— Что еще, Бьюти?
Ну да, конечно, у нее найдется и еще кое-что. Откиньте ей голову, суньте ручку за ошейник и сорвите с веревочки конверт, привязанный туда с большими хитростями, так что собачьей лапе трудно его сорвать, а уж зубами и носом ни за что не достанешь! Вот так. Раскройте его, читайте!
Катя Ивановна молча сорвала конверт, распечатала его и прочитала:
«Генеральному прокурору штата Иллинойс.
Высокочтимый сэр,
Если вы получили мое предыдущее письмо и вынули пакет из моего тайника, вам небезынтересно узнать продолжение рокфеллеровского дела. Я держу в руках все его нити. Я посажен в сумасшедший дом, откуда как нельзя лучше можно следить за главным преступником. Вы поймете меня, если потребуете освобождения из камеры №132 умалишенного
Глава тридцать первая
Помощь голодающим и привходящие обстоятельства
В то время как «Торпеда», выпустив на берег Василова, закупорилась со всех сторон, как средневековый рыцарь в броню, и отошла в глубь залива, молчаливая и мрачная «Амелия» весь день и до глубокой ночи разгружала свои товары.
Мистер Пэль с тросточкой в руках бегал туда и сюда, периодически выбрасывая с языка весь свой запас русских слов. Мешки, бочонки, ящики скатывались с палубы на берег, а оттуда перетаскивались на огромные грузовики. Техник Сорроу, поступивший к мистеру Пэлю на службу, заложив руки за спину, наблюдал за работой.
В эту минуту из бочки, стоявшей подле него, раздался протяжный вздох Сорроу прислушался и толкнул бочку ногой.
— Эй! — раздалось с бочки. — Эге-ге-й, друг Сорроу! Менд-месс!
Это было сказано на самом понятном языке для техника Сорроу. С быстротой молнии оглянувшись вокруг, он шепнул:
— Месс-менд… — и выбил из бочки днище. Тотчас же навстречу Сорроу высунулась знакомая голова, а потом шея и плечи, а потом туловище с прочими оконечностями, и из бочки ловко выпрыгнул Лори Лэн, худой, веселый и встрепанный.
— Сорроу! Хлебца и глоток виски! — шепнул он умоляюще. — Жизнь этого самого греческого, как его, Диогена чертовски лишена всяких удобств, особенно в своем закупоренном виде.
Сорроу дал ему хлеба, спрятал его за баррикадой из мешков и ящиков, заложил руки за спину и сурово произнес:
— Объясни-ка ты мне теперь, Лори Лэн, чего ради ты вковырнулся в гуверову бочку и, не спросясь Мика, отчалил на «Амелии».
— А ты чего? — спросил Лори, разжевывая хлеб с силой мельничных жерновов.
— Ты прекрасно знаешь, что я поехал по наказу Мика следить здесь за собаками-фашистами.
— Ну, а я приехал поработать для Советской России! — невозмутимо ответил Лори и сунул в рот последнюю корку хлеба. — И ежели ты мне, дружище Сорроу, хочешь подсобить в этом, так не медли ни дня, ни часа. А кроме того… — Лори запнулся и покраснел, как кумач. — Кроме того, хотел бы я знать, Сорроу, куда вы дели мисс Ортон, то есть мистрисс Василову?
— Вот оно что! — протянул Сорроу многозначительно. — Хорош же ты, я тебе скажу, Лори Лэн, металлист!
Неизвестно, что бы ответил ему Лори, покрасневший пуще прежнего, если бы из соседнего ящика не раздалось странное кряхтение.
— Кха-кхи-ки-ки-кха! — надрывались в ящике странные звуки. Сорроу сдвинул брови, подошел к ящику и заколотил в него что было силы.
— Сорроу, менд-месс! — раздалось оттуда жалобно.
Лори и техник Сорроу, переглянувшись, сорвали с ящика крышку, и взорам их предстал слесарь Биллингс, скрюченный наподобие английского замка и глядевший на них жалобными голодными глазами.
— Биллингс! — воскликнул Лори.
— Биллингс! Ты! — сокрушенно вырвалось у техника Сорроу.
— Я, ребята, я самый! Я теперь, можно сказать, перенес самое худшее, что может нас ожидать на том свете, ребята: герметическую закупорку, ни больше ни меньше. После этого я не боюсь смерти, нет, ни чуточки не боюсь смерти, подавай мне ее кто хочет, хоть сама холера.