В зелёных глазах Макрона вспыхнул огонёк похоти.
— А кто поможет? — осторожно поинтересовался он.
— Я могу тебе помочь.
Гость задумался. Ему действительно давно хотелось обладать дочерью знаменитого Германика и правнучкой Августа. Лёгкая, воздушная, словно наполненная свежестью и ароматом лесных ветерков, она единственная из обитателей императорского дворца вызывала восхищение старого вояки, и каждый раз сердце его вздрагивало, едва он видел её.
Сапожок тут попал точно в цель. Теперь оставалось ответить лишь на один вопрос: стоило ли ради этого прерывать нить жизни прежнего императора?
— Разве это плохой договор? — чувствуя слабину начальника гвардии, пошёл в атаку Калигула. — Мы оба получаем то, что хотели, и оба выигрываем. Сейчас ты тоже зависишь от Сардака, он в любую секунду может оборвать и твою жизнь, если мой дед воспылает недоверием к тебе. Возьми того же Сеяна! Казалось бы, не было друга лучше у Тиберия, он вверил ему всю империю, назначил консулом, пообещал в жёны мою сестру. А где ныне его голова?
Макрон нахмурился. Настала пора принять последнее решение: с кем он ныне? Умрёт вместе с догнивающим Тиберием или останется с новым молодым императором? Сапожок умеет находить нужные слова и убеждать. Этого у него не отнять. И сенат племянничек в несколько мгновений укротит. И ему, Макрону, будет всем обязан. Разве этого мало? А ещё Юлия...
— Когда я получу её?
— Ты хочешь сестру прямо сейчас? — встрепенулся Калигула.
— Что ж откладывать. — Префект сам наполнил вином чашу и стал пить медленно, по глотку, причмокивая и облизывая губы. — На вилле Лукулла возникли некоторые сложности, и мне завтра придётся туда выехать. На день, на два...
— И через два дня всё свершится? — У Сапожка от этого предположения пересохло в горле.
— Чего тянуть?
— Да, конечно!
Калигула поднялся и снова сел. Ноги подогнулись.
— Сейчас она придёт к тебе, — прошептал он.
Он встал и вышел из гостиной. Спальня Юлии была рядом, и Сапожок постучал. Послышались её лёгкие шаги, дверь открылась, и она, увидев его, бросилась к нему на шею.
— А я уже начала злиться на тебя. Слышала, как о чём-то бубните с Макроном, и подумала: как он может вести беседы с этим ослом и забыть обо мне! А ты вспомнил, любимый мой!
Она впилась в его рот и долго не разжимала объятий.
— Славненький мой, пойдём в бассейн, я так люблю, когда мы этим занимаемся в воде, что меня уже бьёт нервная дрожь, ну пойдём, пойдём! — зашептала она.
Она схватила его за руку, чтобы вести туда, но он её остановил:
— Подожди, мне надо поговорить с тобой.
— Там и поговорим.
— Нет, лучше здесь.
Она замерла, вглядываясь в его глаза:
— Что опять случилось?
— Ничего. Просто мы договорились с Макроном, что он сам закончит несчастные дни нашего деда и сегодня же вечером провозгласит меня императором.
Юлия просияла, снова бросилась ему на шею:
— И тогда мы сможем пожениться?!
— Конечно!
— Какой ты умный! Наконец-то я стану твоей женой! Как долго я об этом мечтала! — В припадке восторга она даже укусила его мочку уха, и он вскрикнул от боли:
— Ты с ума сошла!
— Ещё бы! Я без ума от счастья!
— Но Макрон поставил мне одно условие, — помрачнев, охладил пыл сестры Калигула.
— Какое?
Сапожок с грустью взглянул на неё и отвёл взгляд.
— Чего он хочет? — не поняла Юлия.
Калигула не ответил, повалился в одежде на кровать, рухнул на белоснежное покрывало в своих пыльных сапожках, голенища которых он столь же лихо, как все преторианцы, подворачивал, потянулся, сладко с подвывом зевнул.
— Он хочет меня?! — догадалась Друзилла.
— А что же ещё?
— А ты не сказал ему, что этого никогда не будет? Что я лучше умру, чем лягу в кровать с этим мерзким животным?! — в гневе воскликнула Друзилла.
— Я пообещал, что ты это сделаешь ради меня.
Юлия была потрясена. Несколько секунд она не могла выговорить ни слова. Сапожок неожиданно поднялся, встал перед сестрой на колени, обнял её ноги.
— Да, он мерзкое животное, тварь, скотина, падаль, — скороговоркой зашептал он. — Но что делать, если другого выхода нет? Сардак ходит за мной по пятам и готовит удавку. Ты хочешь, чтоб он задушил меня? Хочешь, чтоб я умер, да?
— Нет-нет, любимый мой, — она подняла его с колен, — но я хочу принадлежать только тебе. Тебе и больше никому. Мне сейчас трудно это объяснить. Разве вишня родит лимон? И потом, мне ненавистна сама мысль, что кто-то другой будет со мной, я не переживу этого! — Юлия закрыла лицо руками, залилась слезами, упав на постель.