Выбрать главу

— Мне не с кем поговорить об этом, Луций, но я чувствую в сердце своём ту божественную любовь, которую воспевали Гомер, Сапфо, Катулл, наш Овидий. Уж не знаю, радоваться мне или плакать. Сам видишь, я дожил до седых волос, а веду себя как мальчишка. Лучшая часть жизни развеяна по ветру, а мне кажется, я только начинаю жить. Всё спуталось, перемешалось... Жаль, нет бабушки!

— Да, жалко бабушку, — с готовностью поддакнул Вителлий.

— Что же мне делать, Луций?

Вителлий на мгновение задумался, ибо не знал, что вообще делают в таких случаях, когда влюбляются в богинь, разгуливающих по дворцу, однако держать долгую паузу было неудобно.

— А если совершить жертвоприношение? — неуверенно подсказал наместник Сирии.

— Кому? Моей Юноне? — нахмурившись, удивился Клавдий.

— Ну да... — Луций сразу же понял, что ляпнул совсем не то, но ничего другого придумать больше не мог.

Слуга убрал пустые блюда из-под ягнёнка, которого несчастный влюблённый прикончил в один присест, а также огромный поднос, на котором недавно лежало двадцать запечённых голубей, убрал груды костей, пустые миски из-под жареной рыбы и принёс огромную вазу с гроздьями винограда, спелыми персиками, грушами, абрикосами и другими, более диковинными плодами. Клавдий мгновенно шумно захрустел, зачавкал, и сладкий сок заструился по его двойному подбородку на белоснежную тогу.

— Бери-бери, не стесняйся, — промычал он, раздумывая о своём, потом спросил: — Ты имеешь в виду совершить жертвоприношение той Юноне или этой?

— И той... и этой... — вспотев от напряжения, ответил Вителлий.

— Ну той — понятно. А какое этой?

— Такое... — Луций изобразил замысловатым жестом нечто непонятное, и Клавдий задумался.

— А может быть, ты и прав, она ждёт от меня жертвы, поступка! — вдохновенно выговорил он.

— Да, конечно! — тотчас поддержал его Луций.

— Хорошо. Надо сделать ей предложение! Попросить стать моей женой! А?.. Как думаешь? — загорелся внук Ливии.

Луций застыл в напряжении, ибо своим ослабевшим умом не понимал, как можно сделать предложение богине, пусть и гуляющей иногда по дворцу и заглядывающей в термы. Он видел только, что Клавдию этого очень хочется.

— Что ж, замечательная мысль, — вытирая платком лицо, пробормотал Вителлий.

— Так я и сделаю! — решительно сказал Клавдий. — И сегодня же! Нет, завтра же, — помедлив, определился он. — А лучше через неделю или две... Или попрошу племянника Гая Германика. Говорят, он станет после дяди императором. Он мне не откажет и сосватает её. Да, так я и сделаю!

Тиберий уже не вставал. Ноги не держали его, и лекари придумали для императора пробковое ложе, на котором он плавал в бассейне, а двое слуг в это время поливали властителя солёной водой. Он почти не говорил. После четырёх часов пребывания на воде его переносили в покои, кормили из трубочки, и он засыпал часа на три. Все с замиранием сердца ждали, что правитель может и не проснуться. Но он просыпался, начинал стонать, это значило, что он помочился под себя, надо нести его в тёплый бассейн, менять простыни, докладывать о текущих делах — на чём Тиберий настаивал в обязательном порядке и даже принимал важные государственные решения, правда, не без подсказки своих советников — и снова кормить через тонкую камышовую трубочку. Один из лекарей, наблюдая за самодержцем, сказал, что Тиберий сможет прожить в таком состоянии полгода, а то и больше, ибо в светлых глазах мелькали весьма здравые отблески, подтверждавшие, что дух императора ещё силён и он не даст ему раньше срока сойти в могилу.

Макрон приехал в Мизену на следующий день к вечеру. Его появлению удивились, но не потому что не ждали, наоборот, ожидали и с утра по распоряжению императора послали гонца за префектом — и удивились тому, как быстро он объявился. Однако с гонцом они разминулись, только и всего. Его встретил трибун Кассий Херея, кому была поручена на Капри и в Мизене охрана императора, повёл сразу в его покои, но Тиберий заснул пять минут назад, и лекари попросили, если нет срочных вестей, требующих экстренного внимания властителя, подождать хотя бы пару часов.

— Мои вести подождут, — сказал Квинт, взглянув на Кассия, и тот кивнул в ответ.

Макрон приметил Херею ещё в 16 году, когда они ходили покорять германские племена под командованием Германика, родного племянника Тиберия. Высокий, плечистый, с густой шапкой чёрных курчавых волос, имевший в подчинении центурию в то время, он одним своим видом внушал к себе уважение подчинённых и наводил страх на врагов. Квинт Невий ходил тогда в трибунах, которому подчинялось сразу несколько легионов, и сразу же приблизил к себе Кассия, ибо сам являлся доверенным лицом Германика. Так Херея и Макрон подружились, и за прошедшие одиннадцать лет их дружба упрочилась, и ни один из них ни в чём не мог упрекнуть другого.