Ещё века не прошло, когда в сенате республиканцы убили Цезаря за то, что он возжелал стать самодержцем и надеть лавровый венец, однако Август с Тиберием сумели быстро вытравить из своих сограждан дух вольности, и Калигула мог уже безумствовать, не боясь, что его освищут или заколют кинжалами. Право первой ночи с невестой на любой свадьбе Сапожок хоть и установил негласно, но пользовался им, не считаясь ни с чьими привилегиями, объявив, что все равны перед императором и обязаны подчиняться любым его прихотям.
Калигула нервно грыз ногти, запёршись у себя в спальне. В его воспалённом воображении одна за другой мелькали картины страшной мести: то он мысленно отправлял дядю вместе с его молоденькой женой на один из дальних островов, где их ждала голодная смерть, как любил делать Тиберий, устраняя неугодных, то он представлял дядю привязанным к креслу, и на его глазах Сапожок грубо насиловал Мессалину, заставляя любителя древней учёности мучиться и страдать, то отдавал его жену на потребу своим преторианцам, а Клавдию запрещал даже переступать порог своей комнаты, то обвинял его в покушении на свою жизнь и прилюдно отрубал мятежнику голову, сам наблюдая за муками слабоумного родича. Но ни одно из этих наказаний не приносило желанного удовлетворения. Что-то сопротивлялось этой мести. Да и сенат понемногу роптал, наблюдая за его своеволием. Сапожка это мало трогало, а вот тухлые яйца, которые разбивали о его каменный лик у стен Курии, вызывали сильное озлобление. Не мог же он выставить гвардейский караул, чтобы охранять свой памятник. Над ним ещё больше стали бы смеяться. Луций Сенека острил, что сенаторам надо выучиться стоять в стойле и есть сено, как Быстроногий, императору это понравится больше, нежели их краснобайство и указы. Калигула пригрозил отрезать язык философу, й на следующий день тот пришёл в сенат с заклеенным ртом. Но одно дело Сенека, который привык насмешничать над всеми, другое дело дядя. Кто, как не Сапожок, заставил эту шлюху стать женой толстячка? Да если б Калигула захотел, он в любой час мог воспользоваться её прелестями, но Гай Германии придумал традицию: входя первым в девственное лоно невесты, он тем самым как бы благословлял брак. Всех осчастливить властитель не в состоянии, но избранные должны этому радоваться. Кто, как не Сапожок, расщедрился и закатил ради дяди этот лукуллов пир?! Речь шла о чести рода Цезарей, и он не пожалел пяти миллионов сестерциев, взятых из государственной казны. Разве стоит эта узкобёдрая шлюха пяти миллионов? И кем возомнил себя его слабоумный родственник? Новым императором?
— Неблагодарная свинья! Свинья! — в ярости выкрикнул Сапожок.
Сенат возроптал после того, как Калигула предал смерти Юлия Кания, знатного римлянина и философа, всю жизнь изучавшего мимолётные состояния, порывы и движения человеческой души. Мыслитель решил взять в жёны юную девственницу из далёкой провинции, нежную, как дикая роза, ей даже не исполнилось двенадцати. Когда её показали Гаю Германику, властитель так загорелся, что у него потекли слюни. Император явился на свадьбу и в разгар торжества так же ласково объявил философу, что хочет стать покровителем их семейного очага, а для этого он должен первым лечь с невестой на их брачное ложе. Философ побагровел и ответил отказом. Сапожок настаивал. Тогда Каний поднялся и заявил, что умрёт, но не даст осквернить чистоту своей возлюбленной. Он так непотребно и выразился: осквернить. Кто же стерпит такое?
В последние минуты перед казнью, когда голова строптивца уже лежала на плахе, а крепкая шея была заголена, когда палач взялся за топор и тонкое, остро заточенное лезвие сверкнуло на солнце, Сапожок, стоя в нескольких метрах от помоста, не удержался, остановил замах и язвительно поинтересовался у философа:
— Скажи, Каний, что в этот момент чувствует твоя душа? Ты её ощущаешь? Или ты об этом уже не думаешь? — Он ухмыльнулся.
— Я стараюсь быть наготове и напрячь все свои силы, чтобы постараться уловить в течение краткого мгновения смерти, произойдёт ли какое-нибудь движение в моей душе и ощутит ли она свой уход из тела, с тем чтобы потом по возможности сообщить об этом моим друзьям, — спокойно, не меняя позы, ответил Каний, чем ещё больше рассердил правителя. Тот взмахнул рукой, и всё было кончено. Однако и отрубленная голова философа явила взору Сапожка свою безмятежную, величественную силу.
— Сообщи как-нибудь о своём уходе, — брезгливо бросил мёртвой голове Калигула...