2
Макрон исполнил всё в точности. Приехал в Рим, подпоил Сеяна, рассказывая о своей поездке на остров Капри. Тот расслабился, похлопывал начальника когорты по плечу, обещая свою дружбу и покровительство. Опоенный вином, в которое был подмешан сонный порошок, консул заснул прямо за столом. Макрон поднялся, вымыл руки, связал префекта, взял подушку и накрыл ею лицо Сеяна. Потом навалился на неё всей тушей. Консул подёргался и затих.
К утру ни одной статуи Сеяна уже не было в Риме. Камень раздробили, а бронзовые бюсты переплавили и сделали из них плевательницы и миски для гвардейцев. Жена Сеяна Апиката покончила с собой, как ей и предписывалось сделать. Гвардия на другой же день единодушно присягнула Макрону.
Вновь назначенный префект, надев парадные доспехи, самолично явился в сенат и зачитал письмо Тиберия, в котором тот изобличал бывшего главу преторианцев в попытке совершить государственный переворот. Послание было составлено длинно, путано, и никто из сенаторов ничего не понял. Но лишних вопросов не задавали. Да и зачем, коли всё уже свершилось. Сенаторы, увидев, как в одно мгновение город был очищен от всех статуй Сеяна, приняли новый порядок вещей тихо и безропотно.
Впервые вдвоём Макрона и Калигулу император вызвал на Капри спустя пять лет, в 36 году. Первый день он принимал их за ужином, говорил тягучие, ласковые слова, однако наутро пригласил к себе лишь префекта. Встреча происходила у бассейна, откуда теперь правитель почти не вылезал и где резвились вокруг него, подобно наядам, молодые наложницы, лаская и развлекая Тиберия. Наконец тот отогнал их прочь и приблизился к краю, у которого стоял глава преторианцев.
— Мне донесли, что Калигула уговаривает тебя придушить меня, — послышался глуховатый насмешливый голос Тиберия. — Расскажи-ка мне об этом поподробнее...
Префект застыл на месте, словно острый клинок воткнули ему в спину. И тотчас предательски заныла шея. Тогда ещё Сапожок не вёл с его супругой изменнических разговоров, а если б та осмелилась выложить их Макрону, он бы непременно доложил о них императору, поскольку сама мысль о предательстве была для него невероятной. Да, он знал о любовной связи между Сульпицией и Сапожком, о каковой в Риме болтали разное, но префект сам разрешил жёнушке эти невинные шалости, ибо ничто уже не соблазняло его в этой крикливой тридцатипятилетней женщине, растолстевшей и подурневшей с годами. Хотя, когда она выходила за него замуж, все гости, бывшие на свадебном пиру, не скрывали своего восхищения невестой, но сам жених, влюблённый по уши в свою Сули, готов был растерзать каждого, кто до неё хоть пальцем дотронется. Куда всё это подевалось за пятнадцать лет, он и сам не знал. Макрон разрешил ей позабавиться с Калигулой лишь по одной причине: знал, что одиночество заставит её таскать в постель случайных рабов и темнокожих погонщиков мулов, как делали многие патрицианки, вылизывая их грязные тела и находя в этом особую сладость. Но в том был и опасный риск подхватить Тибериеву болезнь, а Квинту этого бы не хотелось. Из двух зол он выбрал наименьшее.
Вопрос, заданный властителем, застал Макрона врасплох. Префект развернулся на негнущихся ногах и встретился с суровым прищуром императора. Взгляд сына Ливии ожёг его резковатым холодком.
— Я бы себя сначала удушил, прежде чем решиться на такое, — прохрипел Макрон.
— Чего ж Калигула как пчела вокруг тебя вьётся? — На страшном, бесформенном лице властителя промелькнуло подобие улыбки. — И поговаривают, с жёнушкой твоей спит?
— Это так. Я для того и привечаю его, мой император, чтоб выведать тайные замыслы мальчишки. Тяга к дружбе со мной мне тоже показалась подозрительна, но пока жена мне ничего такого не передавала. Как только он попробует склонить меня к сей низости, я тут же дам знать вам, ваша светлость! — сумел вывернуться глава преторианцев и, помолчав, шумно вздохнул. — Ну а с женой... Она настоящей фурией обернулась, прямо бешенство в одном месте, зуд неимоверный имеет! Прогонять вроде жалко, хозяйка она хорошая, да и дети, сами понимаете, их ломать ни к чему. Всё жду, вдруг угомонится...
Макрон развёл руками, и Тиберий неожиданно зычно, утробно расхохотался, откинувшись назад. Префект впервые услышал, как правитель смеётся.
— Ну хорошо, я верю тебе, — успокоившись и выдержав долгую паузу, с трудом связывая слова, уже серьёзно выговорил Тиберий. — Смотри не оступись, Невий... Мне донесли, что он вёл такие разговоры с другими, вот я и хотел спросить, не приставал ли он... Что ж, если не говорил, значит, не так глуп, как мне думалось.
И долгая, давящая пауза повисла в гулком бассейне, где слышалось лишь шелестение струй да одна голова властителя торчала над водой.