Властитель не сомневался, что найдутся злые языки и настроят сына Германика против него. Так и случилось. Император сразу почувствовал холодок в их отношениях: Гай отворачивал в сторону лицо, боясь смотреть ему в глаза, и Тиберий понял: ему всё известно. Он вызвал его и спросил напрямую:
— Что тебе наплели?! Что я приказал убить твоего отца?! Отвечай!
Калигула, шмыгнув носом, кивнул.
— Так вот это враньё! Пизон по моему приказу проводил тщательное расследование и установил, что один из его приближённых Луций Сервилий влил яд в его чашу с вином. А причина одна: он метил на его место! Я усыновил Германика, он был мне сыном! Зачем мне убивать собственного сына? Зачем?.. Ты об этом подумал?! — яростно прокричал правитель. — И твоя мать решила, что всё сделано по моему тайному приказу, устроила скандал на весь Рим, а потом, осознав, что сотворила глупость, покончила с собой! И всегда найдутся подлые людишки, жаждущие нас с тобой поссорить! Кто тебе наболтал эту чушь?!
— Какая разница. Я больше никого не буду слушать! — Он посмотрел прямо в глаза Тиберию. — Обещаю тебе... дед!
Но что-то натужное, фальшивое прозвучало в этом обещании. Уже тогда он пробовал актёрствовать, фиглярничая и пытаясь копировать всех, но у него неважно получалось. Не хватало искренности. Тиберий и здесь выглядел посильней, сказывалась матушкина выучка, Ливия во всех своих ролях была предельно искренна.
— Ну вот и хорошо, — улыбнулся властитель. — Нам не надо ссориться, Сапожок. Держись меня. Я знаю, твой отец посоветовал бы тебе то же самое. Мы любили друг друга...
Но с того дня Тиберий уже не мог доверять Калигуле и приказал своим людям присматривать за ним. Задушевных разговоров с «внуком» тоже больше не заводил. Сын Ливии чувствовал эту отчуждённость, а едва Тиберий уехал на Капри, Сапожок стал опасаться за свою жизнь и чаще всего ночевал в конюшне, а не дома, дабы успеть вовремя проснуться от храпа лошадей, если убийцы появятся в дверях. Ливия не стала бы медлить, она давно бы отправила Сапожка на тот свет. Почему же Тиберий этого не делает? Слишком стар или мозги съела эта чёртова болезнь?
Яд, приготовленный молодой знахаркой Лукустой, давно лежал в бронзовой коробочке у его изголовья: измельчённый желтоватый порошок без вкуса и запаха. Хватит одной щепотки, чтобы через пять секунд почувствовать резкое удушье, а ещё через пять умереть. Почему же он этого не делает? На теле нет живого места, он прогнил насквозь, как рыба, провалявшаяся месяц на берегу. Странная штука жизнь. Она тебя мучает, а жить хочется.
И снова прошло полчаса, прежде чем Тиберий поднял глаза на Калигулу и с трудом вспомнил, зачем позвал его.
— Так ты ждёшь не дождёшься моей смерти? — нарушил молчание Тиберий. — Зачем?
— Я не жду! Я ничего не жду! — выпалил Сапожок, и слюна потекла с его губ. — Меня оклеветали! Этот возница сидел к нам спиной! Что он мог слышать? А твой префект Квинт Макрон жаждет моей смерти, потому что я сплю с его женой.
— А зачем ты спишь с его женой? — оживился Тиберий. — Кто тебе дал такое право?
— Никто, она сама, мне стало её жалко. Макрон с ней не спит, а мне она нравится. Что тут такого? — Он дёрнулся, пригнул шею, точно дядя собирался его ударить.
Тиберий снизу, из бассейна, смотрел на Сапожка. Запах гниющего тела щипал ноздри, и расставленные повсюду вазы с благовониями не могли его заглушить. Сапожок поморщился, его подташнивало.
— Но я готов её оставить. — Гай Германик взглянул на Макрона. — Мне эта старая рухлядь не нужна. И не хочу, чтоб ты умирал! Зачем мне твоя смерть?! У меня есть своя!
И он засмеялся, решив, что это нормальная шутка. Но лицо Тиберия потемнело от гнева, и Сапожок притих.
— Хочешь лишиться носа? — суровым тоном неожиданно спросил император, сверля мутным взором нахального племянника. — У меня его почти нет, но я не переживаю. И ты будешь без носа...
Сапожок похолодел от этих слов. Он представил себя безносым, и губы у него задрожали.
— Зачем мне без носа? — растерянно пробормотал Калигула.
— Ты же хочешь быть императором... А отныне все правители будут безносые. Так я решил! Согласен?