Глаза римлянки полыхнули огнем торжества. Сейчас она меньше всего походила на добродетельную матрону, которую привыкли видеть горожане. Алые губы гордой римлянки, обнажая белый ряд зубов, искривила усмешка, согнувшиеся пальцы напоминали когти хищной птицы.
Не ожидавшая такого поворота, Мессалина ахнула, прижав к голой груди руки, и покосилась на мужчину, который шагнул к ней, скидывая на ходу одежду. Под его набедренной повязкой явственно проступали последствия созерцания ее обнаженного тела.
— Но, мама, он же раб! От такого позора отец восстанет из мертвых!
— Если бы твой папаша не помер, все было бы по-другому. Так что это его вина, и нечего пугать оставшуюся в живых семью! Никто не будет знать, кто лишил тебя девственности, только мы трое. Квинт не дурак и будет молчать, я тоже не намерена распространяться на эту тему, и если ты не будешь настолько глупа, чтобы распустить язык, твоя репутация останется при тебе.
— Но зачем тогда это нужно? — Девушка почувствовала, как ее тело сжали сильные мужские руки.
— Это будет славная месть Сеяну, пусть он даже не будет о ней знать!.. Что ты стоишь столбом, Квинт? Я не за этим тебя позвала!.. Не бойся, дорогая, он умелый любовник, тебе понравится.
С этими словами Лепида стремительно вышла из комнаты, уверенная, что ни дочь, ни раб не осмелятся не подчиниться ее жесткому приказу.
— Не бойся, госпожа, — услышала Мессалина хриплый шепот, ощущая, как к ее коже прижимается горячее мужское тело. — Я не сделаю тебе больно. Расслабься и доверься мне. Все будет хорошо.
— А я и не боюсь, — откликнулась осмелевшая девушка, поворачиваясь к Квинту лицом. — Ты мне нравишься, херуск. Научи меня, как надо любить мужчину, чтобы он стонал от наслаждения, и я буду любить тебя так, чтобы ты навсегда запомнил эту ночь. Я хочу, чтобы не моя мать, а я сама занимала твои мысли. Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу?
Чуть наклонившись, мужчина подхватил девушку на руки и понес к раскрытой постели.
— Я научу тебя, как подчинить себе любого мужчину, — пообещал он Мессалине, перед тем как опустить ее на мягкое ложе, на котором еженощно ублажал ее мать. — Ты будешь царить в римских спальнях, и сама Венера будет брать у тебя уроки любви. Я тебе это обещаю.
Квинт действительно оказался умелым любовником, и когда на следующий день Лепида вместе с дочерью отправились во дворец Сеяна, щеки девушки были покрыты легким румянцем, глаза сияли умиротворенным светом, а движения приобрели грацию сытой кошки.
Мерно покачиваясь на носилках, которые несли восемь мускулистых рабов, Лепида задумчиво посматривала на мечтательно глядящую на мир Мессалину. Похоже, что у ее дочери есть все шансы сделать прекрасную партию, если, конечно, она не окажется гусыней и не влюбится в какого-нибудь нищего проходимца или вольноотпущенника неизвестного роду-племени. Но что-то говорило повидавшей многое римлянке, что ее дитя не рождено для сидения за прялкой и бесед с поваром о расходе сельдерея. Отнюдь! Как с утра доложил измученный Квинт, это весьма страстная натура, с которой будет еще много проблем… Жаль, конечно, что теперь придется продать красавца куда-нибудь подальше, чтобы избежать нечаянной огласки…
Лепида тяжело вздохнула, вспомнив, как быстро пролетали ночи в объятиях Квинта. А Мессалине надо будет присмотреть подходящего мужа из достойной семьи, а то как бы она действительно чего не натворила.
— Ой, мам, смотри, гладиаторы идут! — оживилась вдруг девушка, указывая тонким пальчиком на группу мужчин, которую сопровождала большая толпа поклонников гладиаторского искусства. — Я совсем забыла, что завтра в Септе пройдут бои. Посмотри, какой красавчик ретиарий идет, с ума сойти можно! Уверена, что половина женщин, которые будут завтра смотреть на его бой, захотят потом провести с ним ночь!
Впервые в душе Лепиды шевельнулось нехорошее предчувствие, что она, кажется, перестаралась, желая, с одной стороны, угодить префекту претория, а с другой стороны, напакостить выскочке-этруску. И Квинт тоже перестарался, разбудив в девочке дремавшую доселе женскую сущность. Или ей только так кажется?
А сопровождавшая гладиаторов толпа уже валила мимо, расталкивая попадавшихся навстречу прохожих. Хорошо еще, что привыкшие к подобным эксцессам носильщики сами, без предупреждения, уступили дорогу любимцам кровавых зрелищ, продолжившим традиционный проход по улицам Рима, случавшийся накануне боев. Несколько десятков мужчин, вопя от восторга, сопровождали своих кумиров, многим из которых было суждено погибнуть завтра на арене. Тут же в толпе шло обсуждение преимуществ мирмиллонов перед фракийцами, или надо или не надо дозволять ретиариям надевать поножи или эффектнее будет выпускать их в бой, лишив ноги всяческой защиты.