Но наконец все успокоились и, расположившись вокруг стола, приготовились к трапезе. По знаку хозяина слуги начали вносить блюда, на которых громоздились деликатесы как местного производства, так и привезенные издалека. На Мессалину самое большое впечатление произвела запеченная страусятина. Незадолго до этого дня она видела на арене выступление венаторов, убивавших мечущихся в ужасе огромных птиц, чьи великолепные перья, напоминавшие плывущие по небу легкие облака, привели девушку в восторг. На следующий день она выпросила у матери сделанный из них веер и демонстрировала его всем желающим, гордясь его красотой. И вот теперь, поедая мясо страусов, напоминавшее обыкновенную курятину, Мессалина чувствовала, как меркнет окружавший их ореол экзотической красоты.
Правда, в остальном дворец всесильного временщика оказался даже роскошнее, чем она ожидала: везде золото, серебро, драгоценные камни, слоновая кость, каррарский мрамор и великолепная мозаика. Изысканные фрески местных мастеров соседствовали с вывезенными из Греции бронзовыми фигурами атлетов и богинь, а легкие занавеси были сделаны из тончайшего виссона, один локоть которого стоил баснословных денег. Даже обстановка императорского дворца уступала по великолепию дому префекта претория, не говоря уже о ее родном доме, хотя родители Мессалины были далеко не бедными людьми.
Особенно понравилась девушке фреска на дальней стене триклиния, изображавшая буйство вакханок, возглавляемых вечно юным богом, шествующим во главе процессии в окружении сатиров. Вакх сильно напоминал хозяина дома, и Мессалине вдруг пришло в голову, что неизвестный художник изобразил не пьяную свиту жуликоватого бога виноделия и пьянства, а жителей Рима, следующих за этрусским выскочкой, которого они принимают в пьяном угаре за самого бога. Мессалина внутренне усмехнулась дерзкой идее, но тут же попыталась выкинуть ее из головы — вдруг Сеян умеет читать мысли? Не зря же в народе шепчутся, что этруск якшается с магами и чародеями.
Как всегда в подобных случаях, присутствующие вели ничего не значащий разговор, обсуждая последние римские сплетни: кто из матрон завел роман с гладиатором или актером, кто женился, кто развелся, кто умер и какую сумму завещал императору. Мессалина вполуха слушала светскую болтовню, от которой сводило скулы от скуки. Из-под ресниц она внимательно изучала Сеяна, сравнивая его с Квинтом. Преимуществом первого были невероятные деньги и безграничная власть. Второй был молод, красив и силен. Венера Родоначальница, что это была за дивная ночь! Она ни на мгновение не сомкнула глаз, наслаждаясь каждой секундой, проведенной с херуском. Его губы и руки ласкали ее так, что, казалось, она не выдержит наслаждения и умрет прямо в его объятиях, а последняя близость заставила девушку кричать от восторга, так что Квинту пришлось закрыть ей рот рукой, чтобы не сбежались все домочадцы. Мессалина чувствовала, что ее сердце тает при воспоминании о красавце из неведомых ей германских земель. Если это была не любовь, то что-то очень на нее похожее. Лицо юной красавицы приняло мечтательное выражение, но она быстро очнулась, вспомнив, через что ей предстояло пройти. Если она будет и дальше так думать о Квинте, то вряд ли выдержит свидание с хозяином этих хором.
Мессалина совсем другими глазами осмотрела зал, который, в отличие от скромно обставленных римских жилищ, был заставлен бесценной резной мебелью из черного и красного дерева, а пол украшали привезенные с Востока роскошные ковры. Оставь свои глупости, девочка, что такое нищий раб по сравнению с всесильным префектом претория? Меньше, чем ничто. Ну когда же префект попытается сделать то, ради чего он ее пригласил?
Словно прочитав ее мысли, Сеян лениво поднялся с пиршественного ложа, вытирая о платок испачканные в жире руки:
— Предлагаю сделать в трапезе небольшой перерыв, чтобы, так сказать, освободить немного места для продолжения застолья. Дорогая (это он Ливилле), проводи, пожалуйста, гостей в сад и скажи Марку, что мы там продолжим трапезу… Калигула, разбавь, пожалуйста, дамское общество своим присутствием… А тебе, Мессалина, я хочу показать великолепный образчик греческой скульптуры, который по случаю купил у одного знакомого легата. Тот клялся и божился, что это работа самого Фидия.