За вечерним чаем, бабушка однажды рассказала о знакомстве с моим дедом.
В шестнадцать лет, на святки, она – юная красавица, решила погадать на “суженного” жениха. Поставила зеркало, налила в чашу воды, справа и слева от зеркала зажгла свечи и, едва успела произнести слова:
– “Суженый – ряженый покажись”, – увидела в зеркале церковь.
Вспоминая о своем гадании, она говорила, что ее поразил вид церкви, Она не видела в Москве таких церквей. Прямоугольное здание с колокольней, напоминало уменьшенную копию собора в Петропавловской крепости.
Эту церковь она увидела из окна дома моего деда, когда приехала в Ёргу, спасаясь от голода с крохотным сыном на руках.
В роду деда все сыновья-первенцы носили имя Георгий, и он в шутку часто повторял:
– Я был первым, кто нарушил многовековую традицию семьи, меня назвали Николаем, поэтому я был вынужден уехать в Москву.
В Ёрге, как все мальчики, он окончил семилетнюю школу и в пятнадцать лет, в начале двадцатого века приехал в Москву. В Москве, окончив курсы портного мужского костюма, вскоре стал лучшим закройщиком в магазине тканей, а к девятнадцати годам занял должность управляющего. Бабушка, худенькая девушка с огромными карими глазами и гладко зачесанными черными волосами, заплетенными в толстую косу, придя однажды в магазин тканей, увидела осанистого светловолосого голубоглазого юношу. В тот момент она не знала, что он ее суженный, но влюбилась мгновенно, а через полгода они обвенчались.
Нахлынувшие воспоминания о дорогих и уже ушедших людях, великолепные полотна голландских художников все сплелось в воображении.
Осенний солнечный день в Москве воспринимается как подарок уходящего лета, перед холодной снежной зимой. Тысячи людей устремляются на улицу, в скверы и парки, чтобы полюбоваться на золотые кроны деревьев, вдохнуть аромат увядающих цветов, погреться в последних лучах солнца.
Манежную площадь освещало огромное рыжее солнце, с цветного плаката на кирпичной стене Исторического музея на меня смотрел старинный рисунок, изображавший лубочного конника в образе царя Петра. Рисунок был таким наивным и трогательным, что захотелось подойти и посмотреть.
– Выставка портрета 17 века – эпоха Парсуны, – было написано на плакате.
Домой идти не хотелось. Слово – парсуны удивило и остановило.
Любопытство направило мои ноги к дверям музея и в надежде увидеть что-то удивительное, я открыла дверь.
В старых музеях произведение искусства все: и скрипучая лестница, ведущая на второй этаж в гардеробную, и перилла, создающие ощущение живой истории, отшлифованные тысячами рук и доведенные до совершенства. Поднимаясь по ступеням старинной лестницы, почти физически чувствуешь призрак времени в таких местах. Пальто мягко легло на теплое отполированное дерево широкой стойки гардероба, основательного, солидного и по-домашнему уютного. Заходящие лучи солнца вспыхнули в деревянных панелях гардеробной, высветив это уцелевшее чудо из далекого неторопливого прошлого.
Открытая дверь манила в мягкий полумрак единственного выставочного зала. Стены зала, затянутые черной тканью, стеклянные выставочные шкафы с мягкой подсветкой, картины, развешенные с изумительным совершенством, создавали ощущение сокровищницы.
– Да, наконец-то научились делать выставки,– пробормотала я, завороженная экспозицией.
Образ Христа – «Спас нерукотворный», смотрел на входивших со старинной иконой доски блестящими живыми глазами и люди затихали, пораженные живой таинственностью образа и драгоценным мастерством исполнения.
Изображением царей и царедворцев, фрагменты фресок, таинственные лики неизвестных портретов смотрели на посетителей, шкафы с наклонными стеклянными крышками предлагали взглянуть на свои сокровища: старинные монеты, табакерки и прочие свидетельства истории. Пожилые мужчины и дамы, причастные к истории искусства, любопытствующие посетители, с благоговейным вниманием перемещались от портрета к портрету.
– Рында!– худенький старик, похожий на профессора бросился к портрету, изображавшего молодого человека, как к близкому родственнику.
– Это Рында! – завопил он, обращаясь к сопровождавшим его дамам, которые, перешептываясь и кивая, отвели его в сторону.
Я обернулась к портрету, который так возбудил ценителя искусства, с картины на меня смотрел молодой человек с гордо поднятой головой, осанкой разбойника и в одежде похожей на колокол из-за далеко отставленной ноги. В подписи к портрету значилось: неизвестный русский художник XVII века, портрет Афанасия Борисовича Репнина.