– Как мертво и пусто все это кажется сейчас, – произнес Штраден. – Когда мы, оставив Северную Африку, прибыли на Сицилию, было уже очевидно, что это конец, хотя мы и не хотели этого тогда признать.
Я пропустил сквозь пальцы струйку песка и заметил:
– Прекрасное место, чтобы проиграть битву! Сицилия вся в скалах, негде укрыться.
– Они покончат с нами здесь, – мрачно сказал Штраден.
– Но последние шесть недель позволили нам передохнуть, вы должны признать это.
– Да, – согласился Штраден, – по сравнению с двумя последними месяцами в Северной Африке это был санаторий.
– Пойдемте в воду. Нам лучше искупаться, если мы не хотим обгореть.
Вода была теплой, но пришлось пройти сотню метров, чтобы она дошла хотя бы до бедер. Тогда мы начали плавать.
Внезапно и без всякой видимой причины меня охватило тревожное предчувствие, побудив повернуть обратно и быстро добраться до суши. Я побежал обратно к дюнам и бросился на песок. Вскоре рядом за мной, переводя дыхание, упал и Штраден. В этот же момент мы услышали сигнал воздушной тревоги – три выстрела зенитного орудия. Высоко в небе над городом плыли три бледно-желтых облака разрывов зенитных снарядов.
– Они уже на подходе, – сказал Штраден.
Пока мы торопливо одевались, послышался звук двигателей, нарастая и опускаясь на землю.
«Митчеллы» или «мародеры»[3]. Интересно, появятся ли они над нашим аэродромом? Мы уже собирались вернуться, когда зазвучали унылые, глухие разрывы. Вдали, в стороне горы Эриче, в воздух поднялись грязно-коричневые облака пыли. Когда мы добрались до автомобиля, гавань, как и прежде, была пуста и безжизненна. Все двери теперь были закрыты. Даже мужчины с мидиями исчезли. Мы не видели никого, пока мчались на машине по улицам, шумел лишь наш двигатель.
Штраден припарковал машину перед бараком 2-й истребительной авиагруппы. Гауптман Фрейтаг[4], командир, поднялся со ступенек, когда мы прибыли.
– Приблизительно шестьдесят «митчеллов», – сообщил он. – Я еще не знаю, какой ущерб они причинили. Кажется, это на стороне 1-й группы. Телефонная линия повреждена.
Несколько летчиков, укрывавшихся в щели[5] в тени оливковых деревьев, вылезли наружу. На их спасательных жилетах и коленях все еще была земляная пыль.
Фрейтаг выглядел измученным, переутомленным, на покрытый потом лоб падали всклоченные волосы. Как и на его пилотах, на нем был желтый спасательный жилет, который охватывал верхнюю часть туловища и опоясывал бедра. Для надежности к нему был пристегнут маленький мешочек с желтой краской[6].
На ремнях вокруг икр были закреплены сигнальные патроны «Вери»[7]. На ногах он носил сандалии. На рубашке цвета хаки, на спине и под мышками, темнели пятна пота.
Сколько раз я собирался сказать ему, чтобы он не летал в сандалиях. Если однажды ему придется выпрыгнуть на парашюте и повезет опуститься на сухую землю, он может сломать лодыжки.
Фрейтагу было 26 лет, он был прирожденным летчиком, но по натуре очень нервным. Каждый в эскадре знал, что он пил – напивался почти каждую ночь. Фрейтаг панически боялся бомбежек. Любой мог заставить его спрятаться с головой в щели, просто колотя по стене барака и вопя «Налет!». Но он никогда не уклонялся от боевых вылетов. В воздушных боях над Мальтой и в ходе кампании в Северной Африке он сбил 99 самолетов[8]. Он носил Рыцарский крест. Но вот уже в течение нескольких месяцев сотая победа не давалась ему.
В бараке зазвонил телефон. Из 1-й группы доложили о потерях среди наземного персонала, но добавили, что зенитный огонь «восемьдесят восьмых»[9] оказался эффективен.
– Мы не должны терять наши головы, Фрейтаг, – сказал я. – Нам потребуется много пригодных для полетов самолетов, поскольку в будущем не придется скучать. В течение нескольких следующих дней сюда должен прилететь инспектор истребительной авиации[10], он со своим штабом будет управлять действиями истребителей с командного пункта эскадры. Он прибывает из ПВО рейха и имеет опыт борьбы с тяжелыми бомбардировщиками, которого нам все еще не хватает.
– Совсем, совсем, – капризно заметил Фрейтаг. – Мы знаем изумительные сообщения о действиях над рейхом. За завтраком им вежливо скажут, что стая бандитов летит из Восточной Англии, так что они должны взлететь около десяти. И если они выпрыгнут на парашюте или совершат вынужденную посадку, то будут дома уже к ужину… Но мы здесь всегда, когда поднимаемся в воздух, должны летать над паршивым Средиземным морем, и, если выпрыгнем на парашюте, ни одна душа не двинется вылавливать нас, словно рыбу из воды.
– Хорошо, – продолжил я примирительно, поскольку знал его характер. – Но это театр специфический сам по себе. В любом случае положение очень скоро должно измениться. Около Марсалы монтируется большая пеленгаторная станция, которая позволит обнаруживать тяжелые бомбардировщики еще на подходе; в будущем всякий раз, когда они нападут на Рим, Неаполь или Мессинский пролив, мы сможем взлетать вовремя.
– Сейчас есть радиопеленгатор на горе Эриче, – вступил в разговор Штраден, – который засекает нашу точную позицию над Средиземным морем в момент, когда мы включаем радиотелефоны. Так что, в конце концов, нас смогут вытянуть из воды.
– И кто это будет? – спросил Фрейтаг, отведя взгляд.
Добраться до командного пункта можно было только по крутой пыльной дороге, изобилующей резкими поворотами, ниже высокой седловины и деревни Эриче свернув налево, на ухабистую тропу, ведущую к маленькой плоской площадке непосредственно под вершиной. Вид оттуда открывался великолепный; далеко на юго-запад тянулась территория острова, в то время как почти прямо под ногами, казалось на расстоянии вытянутой руки, лежали порт и белые здания Трапани около бухты. К городу примыкал аэродром с новой бетонной взлетно-посадочной полосой, а южнее простирались соляные разработки. Марсала лишь смутно вырисовывалась в тумане. На расстоянии оливковые рощи казались небольшими серо-зелеными пятнами, на фоне которых белели дома, деревни и небольшие городки. Лишь аэродром около Чинисии можно было точно идентифицировать из-за взлетно-посадочной полосы светлого цвета.
Позади барака круто вверх уходил скалистый склон горы Эриче. В течение нескольких недель рабочие вырубали в нем пещеры. С тех пор как мы вернулись на Сицилию, они при помощи кирок и пневматических молотков заметно углубились в коричневую скалу, в то время как выкопанная порода накапливалась около зияющего входа и была теперь высотой с дом. Пещера должна была сформировать подкову вокруг одного из огромных естественных столбов, поддерживавших плоскую вершину горы Эриче, и таким образом иметь два выхода. Хотя работы еще не были завершены и наполовину, пещеру уже использовали как бомбоубежище.
Как только автомобиль остановился на горизонтальной поверхности, над нашими головами появились три разрыва зенитных снарядов – сигнал воздушной тревоги. Только что поднявшийся полуденный бриз донес до нас рев двигателей эскадрильи, готовившейся взлететь с аэродрома внизу.
– Какая эскадрилья? – спросил я.
– Вторая.
– Кто ведущий?
– Кёлер[11].
Должно быть, собирались взлететь приблизительно пятнадцать машин. Мы могли видеть вихри пыли, поднимаемые при запуске двигателей, поспешную рулежку к взлетно-посадочной полосе, разворот против ветра и быстрый взлет. Тем временем прохладный бриз с моря рассеял туман. Долина Трапани внизу была ясно видна. На дорогах вокруг аэродрома мы видели бегущих людей. Поднятые по тревоге предупредительными выстрелами зенитчиков, все, кто могли это сделать, добирались до укрытий. Здесь наверху люди также спешили под защиту горы Эриче.
Лейтенант Бахманн, мой адъютант, находился при исполнении обязанностей на командном пункте. В отличие от Штрадена, бывшего одним из ведущих атлетов Германии и обладавшего соответствующим телосложением, Бахманн, склонный к полноте, не любил занятий спортом. Мужественные черты смуглого лица, окаймленного копной непослушных волос, делали еще более выразительными его большие темные глаза. Он часто смеялся, показывая прекрасные, ровные белые зубы. Всякий раз, когда я поднимал эскадру в воздух, два эти офицера, столь непохожие друг на друга, летели в моем штабном звене.
– Двухмоторники, – доложил Бахманн. – Направляются к Шакке.
В Шакке находилась 1-я группа.
– Первую предупредили?
– Они подняли в воздух одну эскадрилью. Ведущий Гёдерт.
«Всегда Гёдерт», – подумал я.