Он повел меня в свой шалаш, который соорудил у себя на балконе. Балкон был настолько просторный, что на нем умещались низкий столик, диван и два кресла. На столике стояли очень дорогие напитки, которых я даже побаивался попробовать, вазочка для льда из голубого стекла и стаканчик с соломками. Из гостиной доносилась тихая джазовая музыка. Мне было немного неуютно в таком люксовом жилье и при таком элегантном хозяине, и первые минуты я думал только о том, как правильно пить из этих стаканов и как правильно сидеть на белом диване, но тема разговора была такой интригующей, что я скоро совершенно забыл обо всем.
Как я и ожидал, Пинхас прочел мне целую лекцию. Он рассказал, что в древние времена при захоронении тело усопшего не покрывалось саваном, а обвивалось вокруг, причем голова — и это важно – повивалась отдельно. Уже одно это обстоятельство позволяло говорить о том, что Туринская плащаница поддельна. Пинхас рассказал и о негативных результатах углеродного анализа и предположил, что плащаницу изготовил Леонардо Да Винчи, который, по его словам, имел доступ к тем погребальным пеленам, которые на протяжении веков хранили христиане.
Напоследок я спросил у Пинхаса, имеются ли у него какие-нибудь книги о христианстве и его основоположнике. У Пинхаса было все. Он пробежал глазами длинные и аккуратные ряды книг и быстро нашел нужное: это была книга Давида Флуссера, профессора еврейского университета, у которого Пинхас, оказывается, в свое время проучился целый семестр.
– А книга Маккоби у тебя есть? – поинтересовался я.
– На английском.
- Ну, на английском… Она, по-моему, и не переведена.
Я взял также и Маккоби. Решил сделать копию для Андрея.
От Пинхаса я пошел в йешиву, чтобы на другое утро в подобающей обстановке встретить праздник Ошанна-раба. Однако пока во время утренней службы мы молились с пальмовыми ветвями в руках, в Тель-Авиве были зарезаны и задушены семь человек, в основном молодые девушки. Два террориста из Газы заходили в случайные квартиры и там зверски – с помощью ножей, молотков и веревок – убивали тех, кого заставали.
Вечером с исходом Ошанна-Раба начался другой праздник – Симхат-Тора, по веселью, пожалуй, не уступающий Пуриму. Но настроение у всех было подавленное. Медленно двигаясь по кругу со свитками Торы в руках, мы распевали гимны, стараясь не поддаваться унынию. Впрочем, минут через пятнадцать многие уже весело плясали: скакали, кружились, сближались и расходились рядами, водрузив на плечи товарищей. Но я ушел, не дождавшись конца. Так и не смог прийти в себя.
Началась учеба. Свободного времени почти не было, но для экспедиции в Каранталь я его все-таки нашел. В первой половине ноября, как только врачи разрешили Андрею передвигаться без костылей, мы дождались хорошей погоды и сразу выехали в поселение Веред-Йерихо. Час Х настал.
Мы долго шли вдоль горной гряды, с опаской озираясь на кое-где подбирающиеся к самому подножию йерихонские дома. Всматриваясь в каждое ущелье и каждую небольшую расщелину, Андрей растерянно повторял:
– Очень похоже, но вроде не оно, а потом, как бы оправдываясь, бурчал под нос, – в тайге и то легче ориентироваться.
Несколько раз мы углублялись в очередное ущелье, но каждый раз это заканчивалось тем, что Андрей с досадой признавался, что эти места ему совершенно незнакомы, и мы возвращались назад.
- Ну хорошо, успокойся, сосредоточься, – советовал я, — вспомни, где был Иерихон, когда ты спустился с гор.
– Прямо передо мной и был! Вроде бы... Все как-то в тот раз по-другому выглядело…
Мы тыкались вслепую в каждое углубление, которое замечали, и так провели целый день. Наконец я понял, что очень скоро стемнеет, и скомандовал возвращаться.
– Плохое сейчас время для таких походов. Дожди, и день короткий. Сюда или ранней осенью, или поздней весной надо идти.
- Как ты себе это представляешь? – ужаснулся Андрей. – Я же уезжаю в декабре, а ты в армию весной идешь.
– В армии существуют отпуска. Подгадаем к ним и снова сюда сходим.
В тот момент я действительно был уверен, что так оно и будет. И что если не весной, то осенью мы сюда обязательно вернемся...
На другой день после нашего похода Андрей ушел путешествовать в Галилею. А я в конце декабря, на ханукальные каникулы, уехал с друзьями на Мертвое море – в район Масады и Эйн-Геди. На этот раз я отдохнул по полной: Андрей в моей помощи не нуждался, он и сам где-то странствовал.
Если я теперь и вспоминал о рукописи — то только со скепсисом. Со временем мое отношение ко всей этой истории изменилось. Я пересмотрел ее от начала до конца и почти потерял к ней доверие. В самом деле, как случайный, неопытный в таких делах человек может найти что-то стоящее там, где до него уже прошли десятки, если не сотни, бедуинов и ученых?! Весь район Мертвого моря был прочесан на предмет свитков уже десятилетия назад. Да и как он мог бы отличить древнюю пещеру от «современной», в которой время от времени останавливаются бедуины, — та же утварь: те же горшки, те же корзины?! И если ему попалась на глаза какая-нибудь не имеющая никакой ценности рухлядь, которую бедуины приволокли для растопки, он, человек увлекающийся, мог бы легко принять ее за древнюю рукопись. Да и состояние Андрея в тот день было из ряда вон скверное. Сначала засыпал, сидя на рюкзаке, а потом и вовсе получил сотрясение мозга и потерял память. Трудно было отнестись с серьезностью ко всей этой истории.