Однако она оказалась не в состоянии совсем порвать с богом-творцом и сделала Иисуса его сыном. И в том и в другом случае сын получал новые и весьма значительные возможности и более чем определенную легитимность.
Говоря церковным догматическим языком, «Он единосущен Отцу по божеству и Он же единосущен людям по человечеству».
1.2. Мессия как общественная потребность
Мессия — это посланец небес и сын бога либо провозглашенный учитель и вождь нации и всех, кто объединяется под победоносными знаменами его идей, естественно, бессмертных, или проповедник, ранее безвестный, но обладающий единственно верной конечной истиной. Мессия — лидер, но не просто лидер, но и духовный вождь. Но главенствовать ему предначертано потому, что он указывает путь, создает идеологию, определяет идею, точно зная, как реализовать ее и стать счастливым, возглавляет все движение к ней.
Духовный мессия бескорыстен, его выгода лишь в обеспечении торжества своей идеи и той власти, которую он приобретает, возглавляя своих сторонников или даже все общество, которое следует за ним. В этих случаях, иногда даже сам того вначале не желая, он начинает уподобляться богу и может поверить и убедить себя и других, что он и есть бог или равный ему, поскольку может все. Путь к божественности ощущается им субъективно простым и неутомительным, особенно тогда, когда претендующий на это страдает расстройствами психической деятельности. Придание себе божественного статуса во многих случаях не очень страшно, если мессия — местного калибра, а его бред и галлюцинации принимаются лишь кучкой последователей, как откровение свыше и потусторонний голос, избравший его язык. Это для них свидетельствует об особом предназначении такого лица, во что его последователи свято верят.
С. С. Аверинцев полагает, что внутренняя неизбежность как самой идеи мессии, так и переосмысления в связи с этой идеей состава религиозных представлений в целом заложена в самой структуре религии господа, требующего от своего народа беспрекословной верности и особой «святости» на его историческом пути (особенно в будущие эсхатологические времена), не достижимых без вождя и проводника, без вмешательства сверхчеловечески сильного целителя, который обладал бы высшей мерой святости. Древневосточная идеология обожествления царской власти закономерно трансформируется в контексте религии господа (не царь как бог, но бог как царь) в мессианскую идеологию: именно потому, что вся власть принадлежит господу, полномочия царя действительны в меру того, насколько его власть есть власть господа, и оба они — как бы одно (сравни слова Христа: «Я и Отец одно» (Ин., 10:30))[21].
С этими соображениями Аверинцева можно согласиться. Во-первых, древневосточная идеология обожествления царской власти в трансформированном варианте, о которой говорит Аверинцев, действительно имеет отношение к идее мессии, на которой основывается христианство. Но слова Христа «Я и Отец одно» вообще сказаны по другому поводу. Царь, конечно, мог восприниматься в меру того, насколько его власть есть власть господа, но даже такой царь далеко не всегда является спасителем. Нередко царя считали спасителем и даже могли мифологизировать его, что мы находим в истории многих народов. Между тем и мифологизированный, даже обожествленный царь еще далеко не спаситель в духовном понимании, если у него нет особой программы именно спасения.
Потребность в мессии обусловлена не структурой иудаизма, требующей от своего народа верности и особой святости, недостижимых без вождя и проводника, без вмешательства сверхчеловечески сильного целителя. Не один только иудаизм требовал от своих последователей беспрекословной верности и особой «святости», были другие религии, которые тоже предъявляли своим последователям аналогичные требования. Однако именно в недрах иудаизма возникла непреодолимая потребность в спасителе. Это исключительно важное обстоятельство требует объяснения. Суровость и строгость иудаизма определялись суровыми условиями жизни еврейского народа, которому постоянно приходилось обороняться от врагов. Особенности религии, ее требовательность стали гарантией сохранности этого народа, притом едва ли не самой главной, защищая его от растворения среди других этносов.