"Да, потому, что она так сказала".
Эйт не удивился этой мысли, почему-то показавшейся ему естественной. Он начал привыкать к ней с того самого мгновения, как девочка с растрёпанными медно-рыжими волосами посмотрела в его перепачканное копотью лицо и губы её растянулись в широкой детской улыбке. Когда прямо у неё на глазах окровавленные мертвенно-синие руки раздвинули створки считавшегося заблокированным люка, она почему-то не бежала прочь с криком ужаса, но встала перед страшным гостем, сказала ему "Привет" и улыбнулась. А гость внезапно понял, что не может опустить уже занесённый для удара кулак...
* * *
- У тебя так быстро всё заживает.
Он медленно кивнул, потом поднял правую руку, подвигал плечом, несколько раз напряг мышцы, сжал и разжал кулак. Похоже, ключица полностью срослась, о недавнем переломе напоминали лишь слабые уколы боли. Лёгкое тоже восстановилось - от раны, способной гарантированно убить обычного человека, остался лишь голубоватый неровный шрам на груди. Вспомнилось вдруг, как Юлна провела его мимо притихших напуганных друзей, показала укромное место за насосной станцией, сама принесла пластиковую канистру с водой, а потом не отходила ни на минуту, пока он стирал с тела кровь и грязь, промывал порезы, выковыривал из обожжённой кожи кусочки спёкшегося пластика. Даже не отвернулась, когда он, коротко выдохнув, рванул из собственной плоти осколок композита, и лишь побледнела, глядя на хлынувший из рваной дыры тёмный кармин.
- Я знала, что ты не умрёшь, но всё равно... немножко боялась.
Как обычно, она отлично знала, в каких водах сейчас плавают мысли Эйта.
- Ты хочешь есть? Сегодня готовит Петра - это уж наверняка вкуснее "жвачки".
"Жвачкой" они называли пластины концентрата для пищевых синтезаторов - целый блок с такими штуковинами ребята по ошибке притащили со вскрытого ими склада глубокой консервации. Восемьдесят килограммов груза трое отнюдь не самых могучих пареньков почти два часа волокли по техническим туннелям. Восемьдесят кило чертовски питательной и насыщенной витаминами, но совершенно безвкусной смеси, спрессованной в твёрдые, будто кафель, плитки. Когда узнали, сгоряча едва не спустили всю добычу в утилизатор. Юлна остановила. А теперь сверхкалорийной "жвачкой" насыщался Эйт - его зубы при желании могли бы, пожалуй, и полистекло в пыль перетирать. Собственно, против концентрата он ничего не имел, в сочетании с чистой водой для него выходило почти идеальное питание: максимум энергии при минимуме усилий.
- Любишь клубнику? Дон вчера принёс четыре банки джема. Вкуснятина!
Вчера... Здесь, на нижних палубах Корабля, не было ни дня, ни ночи, но Юлна сказала, что для сна положено своё время, и его стали отмерять по хронометру на контрольной панели насоса. В десять вечера кто-нибудь из ребят гасил все лампы, кроме одной, висевшей над самым резервуаром. В восемь утра светильники включались снова.
Здесь, в крошечном мирке большой опреснительной установки, у каждого имелись свои обязанности: одни добывали провизию, а также те немногие вещи, с которыми жить становилось проще и приятнее - вроде газовой горелки, инструментов или надувных матрасов; другие делили запасы на рационы и готовили еду - в одном котле сразу на всех; третьи убирались; четвёртые чинили сломанное или что-нибудь мастерили. Кто не был занят - спал, купался в резервуаре или играл с друзьями. Среди детей были и свои умельцы на все руки, и осторожные разведчики, и повара, и затейники в играх. Причём со стороны казалось, что никто ничего не делает через силу, всё происходит будто бы само собой, и если появляется какая-нибудь срочная работа, тут же находится кто-нибудь, кто готов её выполнить.
Поначалу Эйт принимал это просто как данность, естественное состояние людей, объединённых в сообщество. Но чем больше он узнавал о юных человечках, среди которых столь неожиданно оказался, тем больше недоумевал: как же работает система, каждый элемент которой - индивидуалист с собственным характером, собственным взглядом на окружающее, со своими сиюминутными эмоциями и желаниями? Ответ оказался сколь неожидан, столь и очевиден: Юлна. Вроде бы не делая почти ничего, девочка участвовала во всём, выполняя роль смазки в хрупком механизме общины. И, кажется, только благодаря ей два десятка детишек не просто выживали, скрывшись от проблем общества глубоко в недрах Корабля, они жили здесь, возле большого опреснителя, что-то строили, о чём-то мечтали...
- Клубничный джем, - напомнила о себе Юлна. - Это, наверное, самая вкусная штука на свете! Ты должен попробовать, Эйт!
Рядом с огромным синекожим гуманоидом девочка была словно мышонок возле матёрого кота. Но она тянула гиганта за руку, и тот шёл, послушный её воле. Чтобы стать полезным, ему следовало узнать больше о мечтах. О её мечтах.
* * *
Человек стоял в небрежной уверенной позе, чуть расставив ноги, будто красовался перед теми, кто на него смотрел. Брюки синего форменного комбинезона заправлены в чёрные ботинки с высоким голенищем. Талия перетянута широким поясом, в многочисленных клапанах которого рассованы разнообразные предметы: фонарь, телескопическая дубинка-шокер, гибкие пластиковые стяжки, с полдюжины обойм к пистолет-пулемёту. Само оружие свисает с плеча на длинном ремне: тупорылое, завораживающе хищное. Человек в форме то ли придерживал его правой рукой, то ли готовился схватиться за ребристую рукоять и открыть огонь... Человек без лица, с размытыми чертами. Чёткими выглядели только коротко стриженые тёмные волосы, ниже до самого воротничка взгляд напрасно старался собрать портрет из хаоса нервных мазков и штрихов, разительно несочетающихся со скрупулёзно выписанной одеждой и снаряжением, с живостью позы.
"Умелая работа", - одобрил бы Эйт, если бы мог говорить, но, пожалуй, сейчас его молчание было только кстати - он смутно осознавал, что это не совсем те слова, которые следовало сказать юному художнику.
Жань слез с ящика, на котором стоял, вырисовывая безликому человеку шевелюру. Изображение было на три головы выше мальчика, и он со своими мелками не доставал до рисованной макушки.
- Красиво, - Хейда подумала и добавила, почему-то не очень уверенно: - Очень красиво! Ты так рисуешь... Он... знаешь, он как живой.
- Не, - мальчик пожал плечами, разглядывая собственное творение, - какой же он живой, если у него лица нету. Не видишь, что ли?
- Но ты ведь дорисуешь? Ну, потом. После обеда или завтра...
- Нет, - безучастно бросил Жань. - У меня не выйдет. Я не помню его лица.
- А я своего папу помню, - девочка запнулась. - И его, и маму. Не так много ведь дней прошло.
Художник больше не сказал ничего, ещё несколько секунд смотрел на украсивший стену рисунок, потом молча отвернулся и ушёл. Хейда проводила его грустным взглядом, вздохнула и произнесла, будто оправдываясь за друга:
- Он ничего не забыл, только вид делает. Ему так легче.
Едва ли она знала это наверняка. Эйт вовсе не был уверен, что у паренька нет какого-нибудь программного сбоя. Центральный процессор - слишком хрупкая штука, особенно органический, защищённый одной лишь черепной коробкой. Один случайный удар, и у тебя вместо цельной картины мира - лишь осколки, обрывки, фрагменты. Скажем, Эйт знает наверняка: вон та штука на плече у безлицего - это пистолет-пулемёт полицейской модели. Но откуда он это знает?