Ирулан медленно расслабилась. Нельзя поддаваться страху, нельзя отступать, — решила она.
— Ты все время заказываешь одну и ту же погоду, — сказала она, обхватив себя руками и поежившись. — Сухо, сегодня была песчаная буря. Неужели ты не разрешишь нам дождя?
— Ты пришла сюда не для речей о погоде, — ответил Пауль. Он почувствовал себя утопающим в двусмысленности сказанного. Не пытается ли Ирулан намекнуть о чем-то таком, о чем ее воспитание запрещает говорить открыто? Похоже, так и есть. Пауль ощутил себя лишенным опоры: нужно немедленно выбираться на твердую почву.
— Я хочу ребенка, — объявила она.
Он отрицательно качнул головой.
— У меня своя жизнь! — резко произнесла Ирулан. — Если понадобится, я сама отыщу отца для моего ребенка. Я наставлю тебе рога, и посмей хоть в чем-нибудь обвинить меня.
— Наставляй сколько хочешь, — отвечал он, — но никаких детей.
— И как же ты меня остановишь?
С исполненной предельной доброты улыбкой он произнес:
— Если дойдет до этого, я немедленно прикажу удавить тебя.
На миг Ирулан потрясенно умолкла, а Пауль ощутил, как Чани прислушивается за тяжелыми занавесями, отделявшими их личные апартаменты.
— Я все-таки твоя жена, — прошептала Ирулан.
— Давай не будем играть в эти глупые игры, — ответил он. — Ты ведь играешь сейчас, исполняешь роль, и не более. Мы оба знаем, кто моя жена.
— А я — так, просто удобство, — горько откликнулась Ирулан.
— Я не хочу быть с тобой жестоким.
— Ты сам выбрал меня.
— Не я, — отвечал он, — судьба. Твой отец. Сестры Бене Гессерит. Гильдия, наконец. А теперь они вновь тебя выбрали. Для чего они тебя выбрали, Ирулан?
— Но почему же я не могу родить тебе ребенка?
— Потому что ты на эту роль не подходишь.
— Это мое право — родить наследника престола! Мой отец был…
— Твой отец был и остается зверем. Ты сама знаешь, что он потерял всякий контакт с человечеством, которым должен был править.
— Разве его ненавидели больше, чем ненавидят тебя? — взорвалась она.
— Неплохой вопрос, — отвечал он, сардонически усмехаясь уголками губ.
— А еще говоришь, что не хочешь быть жестоким со мною.
— Вот потому-то я и согласен, чтобы ты имела любовника. Только пойми правильно: пусть будет любовник, но никаких побочных детей. Такого ребенка я не признаю. Я не стану запрещать тебе любовных связей — пока ты остаешься осмотрительной и бездетной. В сложившихся условиях просто глупо действовать иначе. Только не вздумай злоупотреблять моим доверием. Речь идет о троне, и я определяю, кто унаследует его. Не сестры Бене Гессерит, не Гильдия, а я. Этого права я добился, сокрушив легионы сардаукаров твоего отца на равнине под Арракином.
— Ты сам выбрал свою судьбу, — ответила Ирулан, резко повернулась и вылетела из гостиной.
Заново припомнив всю стычку, Пауль сосредоточился на мыслях о Чани, сидевшей на их ложе. Понимал он и двойственность своего отношения к Ирулан, понимал и фрименскую правоту Чани. В иных обстоятельствах обе женщины вполне могли быть подругами.
— И что ты решил? — спросила Чани.
— Никакого ребенка, — ответил он.
Чани указательным и большим пальцами левой руки изобразила символ криса, священного ножа фрименов.
— Может дойти и до этого, — согласился он.
— Почему ты считаешь, что ребенок не поможет разрешить проблему Ирулан?
— Предположить такое мог бы только дурак.
— Дорогой мой, я вовсе не дура.
Пауль почувствовал, как в нем поднимается гнев.
— Этого я тебе никогда не говорил. Но сейчас речь не о сентиментальном романе, сочиненном писателями. Ирулан — самая настоящая принцесса, воспитанная среди всех гнусных интриг Императорского двора. Строить козни для нее столь же естественно, как строчить свои дурацкие истории!
— Любимый, они вовсе не дурацкие.
— Возможно, ты права, — Пауль подавил свой гнев и взял ее за руку. — Извини. Просто у этой женщины на уме одни заговоры… заговор в заговоре. Если я уступлю хотя бы одной из ее претензий, то этим только поощрю ее на другие.
— Разве не я это тебе всегда говорила? — ласковым голосом ответила Чани.
— Говорила, конечно. — Пауль пристально посмотрел на Чани. — Тогда что же ты хочешь сказать мне еще?