— Это пустая трескотня, ментат, — отвечала она.
— Я слуга Атрейдесов и нелжив в словах.
— Слуга? У нас нет слуг, только ученики!
— И я учусь — постижению, — отвечал он, — детка, запомните это и…
— Не смей называть меня деткой! — отрезала она, выдвинув крис наполовину из ножен.
— Поправка введена. — Он посмотрел на нее, улыбнулся и вновь взялся за управление и пилотирование. Возведенная среди утесов Цитадель Атрейдесов уже виднелась вдали — они подлетали к северным пригородам Арракина. — Безусловно, вы существо Древнее, но воплощенное в теле, едва вышедшем из детства, — проговорил он. — И теперь тело это волнует вновь обретенная женственность.
— Просто не знаю, почему я тебя слушаю, — буркнула она, Роняя крис обратно в ножны и вытирая вдруг вспотевшую ладонь об одежду. Фрименская скаредность немедленно возмутилась: напрасная трата влаги!
— Вы слушаете меня лишь потому, что знаете, как глубоко я предан вашему брату, — отвечал он. — И мои поступки для вас и понятны, и объяснимы.
— В тебе нет ни понятного, ни объяснимого. Кажется, ты — самое сложное существо из всех, кого я знаю. Как узнать, что могли тлейлаксу встроить в тебя?
— Намеренно или по ошибке, — произнес Хейт, — они наделили меня способностью изменяться.
— Опять дзенсуннитские притчи, — обвиняющим тоном сказала она. — Да, мудрец изменяет себе, а глупец живет лишь для того, чтобы умереть. — Передразнивая его, она повторила: «Учусь постижению…»
— Человек не может различить причин озарения и его сути.
— Что за новая загадка?
— Я разговариваю с пробуждающимся разумом.
— Я все расскажу Паулю.
— Он уже слышал почти все это.
Не скрывая любопытства, она произнесла:
— Интересно. И несмотря на это, ты еще жив… и свободен? Что же он ответил?
— Он расхохотался и ответил: «Люди не будут повиноваться бухгалтеру. Им нужен повелитель, который будет защищать их от всех перемен». Но он согласился со мной в том, что представляет собою основную угрозу для собственной империи.
— Почему он заговорил об этом?
— Я сумел убедить его в том, что понимаю все его трудности и способен помочь.
— Ну и что же ты пообещал ему?
Гхола молчал, бросив топтер на подветренное крыло, чтобы опуститься на крышу цитадели возле охранников.
— Я требую, чтобы ты все рассказал мне.
— Я не уверен, что вы поймете…
— Ну, это решать не тебе! Повелеваю, немедленно говори!
— Позвольте мне сперва приземлиться, — отвечал гхола. Не дожидаясь согласия, он выпустил главные посадочные опоры и, затормозив широко раскрытыми крыльями, опустился на ярко-оранжевую площадку, поднятую над крышей.
— А теперь — говори! — приказала Алия.
— Я сказал ему, что иногда нет ничего сложнее, чем продлевать собственное существование.
Она покачала головой:
— Это же… это же…
— Горькая пилюля, — закончил он за нее.
— Горькая чушь!
— У величайшего из владетельных графов и у презреннейшего из наемных серфов одни и те же проблемы. И ты не наймешь никого, кто решил бы их за тебя, будь он даже ментат. В писаниях и в чужих свидетельствах напрасно искать готовых ответов. И некому перевязать рану: ни слуге, ни ученику. Человек должен залечить ее сам, прежде чем у всех на глазах истечет кровью.
Она резко отвернулась от него, успев при этом понять, что таким образом выдает собственные чувства. Как без хитростей Голоса, без прочих ведьмовских штучек сумел он проникнуть в ее психику? Как он смог совершить такое?
— И что ты посоветовал ему? — прошептала она.
— Судить, наводить порядок.
Алия взглянула на охранников, отметив, как терпеливо они ожидали, соблюдая строгий порядок.
— Дарить правосудие… — прошептала она.
— Да нет же! — отрезал он. — Я просто предложил ему судить, руководствуясь одним лишь принципом.
— А именно?
— Поддерживать друзей и губить врагов.
— Иначе говоря, судить несправедливо.
— А что есть справедливость? При столкновении двух сил, каждая бывает по-своему правой. Император всегда может явить свою волю: если конфликт нельзя предотвратить, его можно разрешить.
— Как?
— Простейшим способом: принимая решения.
— В пользу друзей и против врагов.
— Но разве в этом не чувствуется стабильность? Людям нужен порядок, каким бы он ни был. Все мы узники, рабы собственных страстей; все видят, что война стала развлечением для богатых. Понимание подобных закономерностей опасно. В этом нарушение порядка.