Серебряный Язык кладет руку Томаса на клеенку, а потом садится сверху. На руку.
– Больно?
Томас качает головой.
– Хорошо. Прости, но я уверен: ты понимаешь, что я обязан сделать.
Томас не понимает. Ничего.
Все еще сидя на руке Томаса, Серебряный Язык убирает нож обратно в сумку и достает какой-то другой предмет. Какой именно, Томас не видит.
Серебряный Язык наклоняется к нему:
– Открой рот пошире, Томас.
Отблеск фар проехавшей мимо машины освещает предмет в его руке.
Скальпель.
Томас стискивает зубы.
– Открой рот, пожалуйста, Томас.
Никакой реакции.
– Томас. Открой свой хренов рот.
Нет! Нет! НЕТ.
Удар наносится так быстро, что Томас даже не видит движения кулака, не говоря уже о том, чтобы успеть среагировать. Левая рука Серебряного Языка молниеносно врезается ему в солнечное сплетение, вышибая, со свистом, весь воздух из легких. Чтобы сделать вздох, Томас инстинктивно открывает рот.
Скальпель мгновенно оказывается во рту и совершает отработанные, четкие надрезы. Рот заполняется горячей кровью. Боль ужасна. Томас пытается кричать, но кричать ему уже нечем.
Язык Томаса в руке преступника.
Серебряный Язык достает из сумки наполовину заполненную жидкостью банку, отвинчивает крышку, опускает туда язык Томаса и снова завинчивает крышку. Банка убирается в сумку, откуда достается что-то еще.
Все еще придавливая правую руку Томаса своим весом к кровати, так что он не может ею пошевелить, Серебряный Язык заговаривает с Томасом в последний раз.
– "Фома – копье, ибо его тело было проткнуто копьем".
Серебряный Язык держит копье рукой за край древка, словно бильярдный кий, но, занеся его над головой, перехватывает на манер дротика.
Рассекая воздух, копье обрушивается вниз и вонзается в грудь Томаса.
Первое ощущение – это тупой удар. Боль еще не пришла. Так бывает, когда ты ударился пальцем ноги и знаешь, что через две секунды все нервные окончания будут в огне, но тебе еще нужно вытерпеть эти две полные ужасных предчувствий секунды.
Серебряный Язык вырывает пику из тела Томаса и наносит удары вновь и вновь, так что каждый сливается с предыдущим и последующим. Взметается фонтан артериальной крови. Томас стонет, когда копье разрывает его на тысячу частей всепоглощающей боли, стоящей за пределами воображения. Сквозь муки является тень предлагающей упокоение в вечности Смерти, и отчаяние заставляет Томаса тянуться в ее привечающие объятия.
100
– Дядя Томас?
Снаружи спальни прозвучал тихий голосок. Детский голосок.
Серебряный Язык поворачивает голову. Бледно-желтый свет проникает в щель приоткрытой двери.
Он оставляет копье в теле Томаса и встает с кровати. Его бок все еще кровоточит, и он натягивает футболку, ощущая тепло там, где ткань прилипла к окровавленной коже.
Его кровь не останется здесь сегодня ночью. Это хорошо.
Световая щель расширяется. Тремя быстрыми шагами Серебряный Язык пересекает комнату.
Ребенок открывает дверь.
– Дядя Томас?
Серебряный Язык стоит в дверном проеме. Ребенок смотрит на него снизу вверх.
Мальчик. Пожалуй, шести или семи лет, в коричневой пижаме с набивным рисунком из спортивных автомобильчиков. Глазенки у него сонные, светлые волосы взъерошены.
"Блаженны малые дети, и да придут ко мне, ибо их есть Царствие Небесное".
Серебряный Язык садится на корточки, так что его лицо вровень с лицом ребенка.
– Твой дядя заболел. Я дал ему лекарство. Он поправится.
Мальчик смотрит на него скорее с любопытством, чем с подозрением. Странный призрак, весь в черном и в желтых резиновых перчатках, как гигантский шмель.
Серебряный Язык снова встает и берет мальчика за руку.
– Пойдем, я отведу тебя в кровать.
Ребенок пятится от него, и Серебряный Язык понимает, в чем дело. Его перчатки забрызганы ярко-красной кровью Томаса. На черной одежде ее не видно, а вот на желтой резине она бросается в глаза.
– Это кровь твоего дяди. Он поранился, но я ему помог. Он поправится. Тебе нужно лечь спать. Я тебя уложу.
Серебряный Язык позволяет ребенку вести себя по коридору, тот идет на шаг впереди, чтобы ему не нужно было держать за руку человека, запачканного кровью дяди.
Они заходят в последнюю комнату справа. Маленькая комнатка, скудно обставленная, необжитая. Гостевая спальня. Мальчик забирается на кровать и натягивает одеяло вокруг шеи.
– Не беспокойся за дядю Томаса, – говорит Серебряный Язык. – С ним все прекрасно.
Ребенок кивает и откатывается от него, готовый заснуть.
Серебряный Язык выключает прикроватный ночник, закрывает дверь и спускается в спальню Томаса.
Томас теперь безжизненный комок плоти, из которого, как радиомачта, торчит копье. Серебряный Язык вытаскивает копье из тела и убирает в свою черную сумку.
Взамен из сумки появляется серебряная ложка. Номер десять. Он засовывает ее в рот Томаса.
Его полицейская форма лежит, аккуратно сложенная на стуле, в углу комнаты. Он наденет ее, когда закончит. Но пока он не закончил. Осталось еще одно дело.
Единственное упущение, которое он себе позволил. Единственное, что портит его шедевр.
Правая рука Томаса по-прежнему покоится на клеенке.
И на этой клеенке, так же как и на пальцах Томаса, осталась его кровь. Кровь Христа. Больше ее нет нигде.
Все следы должны исчезнуть вместе с ним.
Серебряный Язык вынимает из сумки нож и отсекает руку Томаса у запястья.
101
Ред не узнает лица Томаса, но он знает, что предупреждал его. Дата и время встречи скрупулезно занесены в базу данных.
Если бы только он предупредил его насчет полицейских. Только вот насчет полицейских он его не остерег.
Ред качает головой. В конце концов, он принял свое решение, не желая будоражить полицейское сообщество, и принял его, руководствуясь благими намерениями. И его соображения сохраняют силу даже сейчас. Так или иначе, они ведь не располагают доказательствами того, что Серебряный Язык и впрямь офицер полиции. Предположение Кейт логично, но они три месяца тщательно проверяли личные дела и не обнаружили ничего подозрительного.