— Что? О чём вы? — испугалась императрица. — О каком знаке говорите? И при чём тут Рупрехт?
— Ни при чём, ни при чём, — попыталась вывернуться та. — Это страшная тайна.
Но уж тут-то Ксюша приказала ей отвечать, даже в нетерпении топнула ногой, сделалась упрямой... В общем, кое-какая ясность наконец появилась. Рупрехт — не простой отлучённый от церкви епископ, а создатель некоего Братства, поклоняющегося Святому Николаю, и его приверженцы — николаиты — отрицают католичество как ересь. Для вступления в Братство надо пройти мучительный и жестокий обряд, испытать страдания, быть униженным, посрамлённым, и отречься от главных святынь римского канона, прежде всего — Креста. А затем под молитвы и заклинания иерофанта[22] приобщиться к Истине, воспарить просветлённой душой к Всевышнему и воскреснуть для дальнейшей праведной жизни — на Земле и на Небе.
— Вы николаитка? — с содроганием прошептала русская.
— Да, давно. Я вступила в Братство одной из первых, раньше императора.
— Значит, император тоже николаит?
— Безусловно. Кстати, одна из причин их разрыва с Бертой в том и заключалась, что она не желала перейти в нашу веру.
— Господи, помилуй! — с ужасом воскликнула Адельгейда-младшая. — Значит, и меня он заставит? Это невозможно. Я не отрекусь от Креста.
Лотта посмотрела на неё укоризненно:
— Вы ещё не поняли, ваше величество. Спорен сам вопрос, был ли Сын Божий на кресте распят. На крестах стали распинать много позже, и причём не на Т-образных, а на Х-образных, на одном из которых принял смерть Андрей Первозванный. Тем не менее предположим, что Иисуса распяли. Как же можно поклоняться символу Его гибели? Осенять своё естество? На груди носить? И крестить детей? Николай Чудотворец учит: это один из самых тяжких грехов нашей церкви...
Евпраксию била нервная дрожь. Слабо защищаясь, она произнесла:
— Нет, не может быть. Всем известно: мы, перекрестившись, отгоняем от себя нечистую силу. И лукавый бежит Креста!
— Да, бежит. Но христианство не имеет к этому отношения. Крест несносен для дьявола не как символ христианства, а лишь сам по себе, ибо Крест магичен. Как и круг. Если очертить себя кругом, то нечистая сила за него не проникнет. А при чём здесь христианство? В христианстве круг не сакрален.
Киевлянка продолжала упорствовать:
— Я воспитана на культе Святого Распятия. Отказаться от Него — всё равно что отказаться от Родины, матери и отца, от каких-то фундаментальных истин. Если Крест не свят, что тогда останется от нашего мира?
— Но магометане не почитают Крест и считают Иисуса не Сыном Божьим, но одним из Пророков — и для них мир не рушится, однако.
— Но магометане — неверные.
— А для них неверные — мы.
— Нет, пожалуйста, не пугайте меня! Всё, что вы сказали, ужасно. Я в отчаянии от того, что его величество в Братстве!
Берсвордт утешительно ей поведала:
— Я вначале тоже переживала, мучилась, даже плакала. А епископ Рупрехт мягко, но настойчиво просветил меня и вполне избавил от возникших сомнений. Я прошла церемонию стойко, мужественно, не теряя сознания. А потом на меня снизошёл Дух Святой, я воспряла душой и телом и теперь живу по Святым Заветам и Совести. Так что не смущайтесь.
Но несчастная государыня не могла никак успокоиться. Побежала в покои мужа, стала теребить его и расспрашивать. Генрих проявил неожиданную холодность, если не сказать — раздражение, говорил сквозь зубы, хмурился и часто повышал голос. Рявкнул грубо:
— Не закатывайте истерик, ваше величество. Раньше я не мог вам открыться, ибо не считал это своевременным. И сейчас, по-моему, вы ещё не совсем готовы к восприятию наших принципов. Вот приедет Рупрехт и ответит на любые ваши вопросы. Кстати, я велел вызвать из Италии Конрада. Потому что обяжу и его вступить в Братство вместе с вами.
— Я в растерянности, милый, — с болью отзывалась Опракса. — И боюсь, что вы требуете от меня невозможного.
Он спросил с издёвкой:
— Захотели повторить участь Берты?
Ксюша побледнела:
— Вы меня убьёте, если откажусь стать николаиткой?
— Кто сказал, что я убил Берту? Это ложь. Мы, по-моему, данной темы уже касались. Там, в саду монастыря, в Кведлинбурге. Или подзабыли? Где вы согласились выйти за меня. Если согласились, значит, поняли, что я не убийца.