— Вот и хорошо, потому что на трезвую голову не поговоришь.
— Это вы так считаете.
— Это я так считаю. Пейте, пейте.
Еле подняла кубок и дрожащей рукой поднесла ко рту. Сделала глоток, а потом неожиданно ещё несколько. Но остановилась, опустила сосуд на стол и прикрыла веки.
Генрих произнёс:
— Вот и замечательно. А теперь выслушайте меня.
У супруги дрогнули ресницы, и она взглянула на императора несколько осмысленней. Задала вопрос:
— Вы со мной разводитесь?
Он слегка даже умилился:
— Нет.
Помолчал и продолжил:
— Впрочем, что скрывать, — вызывая вас, я намеревался сказать, что действительно разрываю с вами. Но в последнее мгновение передумал.
Адельгейда тихо спросила:
— Что же повлияло на ваше решение?
— Вы.
— Я? Не разумею.
— Просто появились и сели. Вся такая хрупкая, удивительная, воздушная. Понял, что хочу вас. Тут, немедленно, прямо на ковре у камина. — Самодержец дотронулся до её запястья, но она отдёрнула руку, в страхе отшатнувшись.
Выкрикнула жалобно:
— Нет! Оставьте! Это невозможно.
— Что ещё за глупость? — Муж поднялся.
Евпраксия выставила ладонь, отстраняясь от него в ужасе:
— Только не сегодня! Пять часов назад умер Лёвушка!..
— Да, я помню. И скорблю не меньше, чем вы. И желаю немедленно подарить жизнь новому созданию. — Наклонившись, он поцеловал её в лоб.
— Нет, не надо!
— Вы моя жена и не смеете мне отказывать. — Генрих целовал уже её брови, веки, скулы.
Ксюша отворачивалась, хрипела:
— Вы пьяны... вы не отдаёте себе отчёта...
Император не отступал:
— Полно, не упрямьтесь... Я вас обожаю... Если не хотите меня потерять... Сжальтесь надо мной... — И с животной жадностью впился в её раскрытые губы.
Евпраксия схватила серебряный кубок и заехала немцу по затылку. Но замах получился слабый, и металл по касательной лишь прошёлся по его волосам. Тут монарх сразу рассердился и, взглянув ей в лицо, воскликнул:
— Ах ты маленькая мерзкая тварь! Бить меня, супруга? — и наотмашь хлестанул её по одной щеке, а потом по другой.
Заслонив лицо руками, женщина заплакала. Кесарь, приходя в ярость, только распалился:
— Убери локоть! Убери локоть, я сказал! — и с такой чудовищной силой вдруг нанёс ей удар под подбородок, что она, вылетев из кресла, рухнула навзничь на ковёр, чуть не раскроив себе череп об основание камина.
Встать уже не успела. Он ударил снова, а потом бесцеремонно, грубо и разнузданно овладел ею на полу, приговаривая со злобой:
— Вот! Вот! Я тебя научу вежливости! Навсегда забудешь, как перечить своему господину! — и от каждого толчка вожделенно всхрапывал.
Чтоб не видеть его налитое кровью лицо, краснота которого усиливалась отблесками пламени в камине, Евпраксия зажмурилась и закинула голову назад, выгибая шею. Из груди её вырвался стон брезгливости. Ногти впились в ковёр, и она с отчаянием поняла, что сдаётся, что её протестующий разум отступает перед мощными импульсами тела, вспоминающего прежние радости их взаимного единения. И уже стонала от сладострастия.
По обыкновению, Генрих не отпускал её больше часа. Был неутомим и довёл до полного изнурения. Пережив четыре или пять пиков удовольствия, государыня больше не могла чувствовать и двигаться, даже думать. И когда монарх наконец поднялся, продолжала лежать в прострации, заголённая и измученная совсем.
Приводя одежду в порядок, он проговорил:
— Поднимайтесь, ваше величество, хватит симулировать отвращение к происшедшему. Я же видел: вы и сами заходились от радости, просто ваш паршивый характер вам не позволяет в этом признаться. Опустите юбки. Вдруг сюда войдут и увидят? Ну, давайте, давайте руку, я вам помогу.
Адельгейда зашевелилась, скрыла наготу, но руки не подала, пятясь, отползла, встала, опираясь на лежащее кресло, посмотрела на государя, раздувая ноздри:
— Можете меня вновь ударить. Можете повесить, отрубить голову, бросить с камнем на шее в Адидже. Только всё равно я скажу. Вы подонок, ваше величество. Грязная, зажравшаяся свинья. Всё, что говорят о вас на базарных площадях, истинная правда.
Генрих рассмеялся:
— Кипятитесь, кипятитесь, сударыня. После драки кулаками не машут.
Вытащив из-за пояса платок, Ксюша вытерла им губы и влагу, появившуюся в носу. Сухо заключила:
— Вы напрасно торжествуете раньше времени: драка ещё не кончена. Я вам отомщу. Страшно отомщу. И за «Пиршество Идиотов», и за Лёвушку, и за это насилие.
Император поморщился:
— Прекратите нести околесицу. Что вы можете? Ничего. Завтра после погребения я уеду. Вас же прикажу охранять вчетверо серьёзней. Вы теперь и шагу не ступите без присмотра. — Он открыл кувшин с граппой и отпил прямо через край; выдохнув, сказал: — И молите Бога, чтобы Он даровал вам беременность. Если будет мальчик, обещаю, что забуду навсегда вашу непочтительность. — Позвонил в колокольчик: — Позовите Берсвордт. Пусть проводит её величество. Наше сегодняшнее общение окончено.