- Ой, а кто победил? - сразу же поинтересовалась Анна.
- Сказал же - на равных. Мне ведь всего четырнадцать. А этот самый
Человеконенавистник здоровенный. Мутант к тому же. Так что никто не победил, я его палкой по голове испугал, но и сам его испугался, - великодушно спутав мутанта с обезумевшим торговцем, легко признался в своем бегстве Алеша.
Но он понимал, что это было такое признание, которое не умаляет, а возвышает истинного героя. И был рад в душе, что, судя по тому, как переглянулись между собой девчонки его личный авторитет действительно окончательно утвердился над его первым отрядом.
- Что ж нам теперь делать?
- Как что - бороться! - мужественно произнес Алеша, - у нас есть дротики,
эта твоя камнекидалка, утром, возможно, мы сможем тайком достать настоящее оружие и встретить новых соратников. Поймите же, девчонки, когда наступает глобальный НЭП, хоть единицы должны сохранять разум и начать борьбу!
Алексей был положительно хорош, произнося эту речь. И девчонки во второй раз переглянулись, у обоих, после всех потрясений, пережитых ими во время бегства из тауна наставника, где-то глубоко-глубоко в подсознании мелькнула мысль: "В конце концов, теми простенькими вибраторами для школьниц, которые мы с собой прихватили, снимать полностью сексуальное напряжение у нас не получится... Может, именно этот мальчик, который сам не пристает так ужасно им как раз и пригодится... по схеме "человек-человек"?"
Но, пока что, они еще даже не решались додумать эту ужасную мысль. В глазах обоих отразилось тоскливая убежденность в том, что использование ради снятия сексуального напряжения ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА - это уж слишком цинично и аморально и никакая интеллектуальная совесть не выдержит этого груза. Пока что.
* * *
Неутомимо совершая невообразимо опасные прыжки, с одного уровня на другой, с этажа на этаж огромный уродливый мутант взобрался на крышу одного из высотных таунов и уселся среди чуждых ему металлических порослей параболических и гиперболических антенн, солнечных батарей. На самом деле, с приближением сумерек он всегда отдавал предпочтения одиночеству. Всегда - сколько себя помнил, а он был, безусловно, во много раз старше любого из долгожителей и на самом деле звали его ПАН.
Пан огляделся и достал свирель. Он всегда начинал свой концерт с самой грустной мелодии, пока еще был один. Конечно, потом, сразу же, появятся нимфы, хариты и оры Киприды, и любая, каждая будет готова возлечь с ним, но - когда готова каждая, значит, среди них нет одной-единственной. Поэтому Пан и начинал свой концерт с самой грустной мелодии - а что может быть печальнее музыкального рассказа о безответной любви, о недосягаемости той самой, одной единственной. Поднеся свирель к губам на заросшем лице, он приготовился в очередной раз начать импровизировать:
Шумно выдохнув воздух сквозь ноздри звериные, снова вдохнув, на свирели
Грустный свой начал рассказ сын Гермеса и матери смертнорожденной...
* * *
Услышав первые звуки странной, извлекаемой из неизвестного инструмента в вышине мелодии, полковник Слепой сперва испытал дикую, ломящую в висках ненависть и кинулся к своему ружью. Нет. Оно еще не зарядилось. Тогда он вдруг обхватил свою голову и зарыдал бешеными старческими слезами....
* * *
Пана заслышав свирель, легконогие нимфы его окружили,
Звуки свирели проникли, приникли ко всем, кто мог слушать и слышать
в трелях божественных скорбную радость, надежд своих слезы...
Понял тональность свою и торговец и сразу невольно запнулся,
После улегся под ивой плакучей, что к всякой тоске благосклонна.
Некий стрелок-плазмобоец на звук этот выстрелить тщился;
Некто, кто счел себя мудрым в мгновение это невольно запнулся;
Некто в квартире своей современной на миг позабыл обретенное счастье...
Боги же вестника срочно послали к беспечному Пану:
Чтоб заиграл веселее!
Но ноты печали забылись не всеми.
* * *
Если в первый раз они яростно штурмовали тела друг друга, просто боясь поверить, что всё это МОЖЕТ БЫТЬ так ВОСХИТИТЕЛЬНО, так НЕВЕРОЯТНО-ВОЗМОЖНО, то затем, ко второму разу они перешли плавно. В них проснулся интерес к нежным, ласкам, недоступных для них прежде в той самой схеме "человек-машины". Почти сейчас же после первой кульминации вновь исполнившись нового дикого сексуального желания, они, без передышки начали вновь, уже без всякого стеснения, по новому изучать тела друг друга.
И во второй раз оба, Олег и Ирина, сдерживались изо всех сил. И даже ручейками струящийся по их телам пот уже не вызывал мыслей об "антисанитарии процесса человек-человек". Только когда Ирина почувствовала, что не в сила вновь подняться одна на ослепительный пик возбуждения и, содрогаясь, опять сорваться с него в темную и обжигающую пропасть невыносимого по своей раздирающей мозг и тело силе наслаждения, она вцепилась ногтями в спину Олега, сжала его бедра коленями и замолотила по воздуху ступнями, призывая в этот последний раз проделать путь до оргазма вместе. И он понял её и они уже забились друг о друга, исполненные счастья. Исполненные изнеможднения, как выброшенные на берег мокрые рыбины.