На самом деле в ее мире практически не осталось тех, кто помнил ее в образе зловещей кары. Антуан был последним, кто знал о кровавом раздолье этой перворожденной. На самом деле любое существо, даже если жаждет смертей и упивается собственной мощью, рано или поздно понимает, что так существовать нельзя. И Марэна не стала исключением из этого правила. Ее детей убивали сотнями за века. Менялись эпохи и правила в мире людей, но она оставалась. В конце концов она сохранила вокруг себя небольшой клан высших вампиров, сотворенных ее кровью и ее магией. Те, в свою очередь, породили низших вампиров, но все равно клан больше походил на гнездо, чем на действительно что-то опасное для людей.
Ей стала не интересна борьба за достойное место, достаточно было и самого факта существования. За века перворожденная изменилась и стала много времени уделять изучению магии, мира вокруг и иных миров. Она не стремилась к власти или мести. Когда ее детей убивали, она оплакивала их, но после создавала новых, как правило из убийц же. Ей казалось интересным показать охотнику, закостеневшему в своей ненависти, что такое быть тем, кого ненавидят и боятся. Так было, и ее жизнь можно было бы назвать спокойной и умиротворенной. Она, даже стала забывать, кто она такая и ощущала себя скорее путешественником по мирам, чем непостижимым существом, дочерью самих Богов.
Да. Все так и было, но это равно до того момента, как она простилась с последним другом. Вампиры, впрочем, как и все другие расы, крайне одинокие существа. Из-за длительности жизненного пути они не могут сохранять свои чувства долго, не могут любить вечность. Ведь, если люди шепчут эти красивые слова, то они и близко не представляют, что такое век собственной жизни. Большинство из них умирает задолго до того, чтобы хотя бы представить, что такое вечность. Вампиры же живут не соизмеримо дольше и потому прекрасно знают, как стремительно меняются чувства. И если, еще век назад ты желал любимого, то спустя пару столетий твоя тропа повернется так, что ты же станешь планировать смерть бывшей любви, а после станешь лучшим другом, так могут тропки жизней петлять сотни раз, пока путь одного из вампиров не оборвется и не поставит точку.
В жизни Марэны не осталось равных ей. Перворожденные гибли в битвах за власть, защищая свои молодые гнезда, веря в собственную непобедимость, но гибли. Она потеряла многих, с кем когда-то ее что-то связывало. Антуан не стал исключением — и их пути снова разошлись. Она не придавала этому большого значения и почему-то не сомневалась, что пусть и через тысячу лет, но она снова встретит его. Однако вера эта оказалась такой же нелепой, как и любая вера вампира, хоть во что-то. Он погиб, погиб, как все вампиры — в собственной крови и грязи. А она могла лишь бессильно наблюдать, но с этого момента взгляд вамп изменился навсегда. Для нее больше не существовало веков или лет, а ведь именно так она мерила течение времени, забыв про часы, дни и месяцы. Теперь для нее были только минуты. Каждую минуту она ощущала нарастающий холод в собственном сердце, ощущала бездну одиночества, которая больше не приносила тихого счастья, как это было раньше. Она затягивала в себя и буквально парализовывала мысли и разум.
Изящная Агония перестала создавать новых высших, потому что игры ее больше не интересовали, теперь ей было важно, кому именно она вручает долгую жизнь и мощь магии крови. А еще для нее стали важны дети Антуана, его мир и его цели. Сейчас об этом стоило задуматься всерьез. Девушка шла по узкой тропке хвойного леса, не совсем понимая куда и зачем идет. Она просто подводила итоги и ждала, когда нутро даст знак. Сейчас в разуме снова нарастала бездна безысходности, потому что путь мести пройден. Теперь перед ней путь войны, за почти век жизни без первородного вампира, сотворенные Антуаном вампы, мягко говоря, одичали и озлобились. Они вряд — ли легко примут новую мать, взамен старого отца. Скорее всего, ее еще не раз попытаются убить те, кого она поклялась защищать, и ей еще предстоит предстать перед прочими перворожденными этого мира.
В своем мире она единственная, а вот тут все несколько иначе, и интуиция уже шептала о том, что легкой ночи она не увидит еще очень и очень долго. Теперь нет причин убивать всех без разбору. Теперь важно убить единицы, причем так, чтобы остальным расхотелось покушаться на ее силу. Но в этом мире за ней не было никого, не было хотя бы маленького гнезда, тех, кому она могла бы верить, а про доверие не хотелось и думать. Доверие умерло вместе с Антуаном, а вступать в войну, имея вокруг только врагов, не хотелось. Это было бы совсем глупо.