О Дзёрури заботились двести сорок дам: восемьдесят прислужниц высшего класса и по восемьдесят среднего и низкого. Её отец — средний советник Минамото-но Канэтака из Фусими, правитель Микава. Её мать зовётся Тёся из Яхаги, она большая искусница и лучше всех на дороге Токайдо умеет приветить гостей. Не было ничего такого, чего бы не доставало родившейся у них дочери. Она искусно играла на бива[68], на кото, и столько ещё всего умела! Не было ничего, чего бы она не умела. А какое чтение занимало её? «Собрание старых и новых песен», «Собрание мириад листьев», «Повесть Исэ», «Гэндзи», «Сагоромо», «Коицукуси»[69]. Главным её увлечением были стихи — и вот она научилась понимать, что такое любовь. О её талантах знали во всей провинции. Изысканные дамы прогуливались в саду среди деревьев, в зарослях бамбука, под склонившейся к ним луной, они возглашали и сочиняли стихи, играли в стихи-цепочки рэнга[70].
Ондзоси прятался в тени бамбуковой изгороди. В тот вечер, когда Ондзоси смотрел на этот сад с цветами и горами, Дзёрури была одета пышно, как никогда. На ней было двенадцатислойное одеяние[71] из узорчатой китайской ткани, состоящее из платьев: «сакура» с белым верхом и тёмно-красным исподом; золотое платье «ямабуки»[72];«тёмный рододендрон» — верх тёмного фиолетового, а испод — светлого фиолетового цвета; «слива» — верх чуть более тёмного красного цвета, чем испод; «красная слива» — верх сливовый и низ — розовый; «ива» — с зелёным верхом и исподом, «бледная красная слива» — розовое, с бледно-розовой подкладкой; «ирис» — с зелёным верхом и розовым низом; и верхнее платье «хризантема» — с белым верхом на светлой фиолетовой подкладке. Влачащиеся сзади хакама[73] были такого насыщенного красного цвета, какой получается, когда ткань много раз опускают в краску. Волосы — почти в её рост, блестящие и красивые, как крылья зимородка. Подобно тому как дорогую красную бумагу складывают «горкой», так и волосы подняты посередине, подхвачены и связаны «танцующей бабочкой». Когда с воды дует лёгкий ветерок, он колышет волосы, это так прекрасно, что и сердце не вмещает, и словами не описать. Дзёрури кажется изящной и благородной. Кому её уподобить? Она — как Ян Гуй-фэй, Ли и Сотоори-химэ, Нёсан-но мия, они превзойдут Обородзукуё-но найси-но ками и Кокидэн-но Хосодоно[74].
Когда Ондзоси жил в столице, нескольких особенно родовитых и знатных дам из дворца выбрали танцовщицами госэти[75]. Ондзоси довелось их видеть, но всё же таких красавиц он до сих пор не встречал. Раз уж Дзёрури рождена в том же мире людей, что и он, вот бы почаще встречаться с ней, сблизиться с ней, вместе состариться и вместе сойти в могилу — как говорится, дать друг другу клятву быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать, быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоенной веткой расти[76]! Ондзоси мечтал, чтобы он и она были обезьянами в лесу или бабочками на одном цветке.
Сцена четвёртая
Дзёрури было жаль расставаться с луной и цветами. Она созвала двенадцать самых искусных дам, и они стали музицировать. Дзёрури играла на кото, госпожа Цукисаэ — на бива, госпожа Рэйдзэй — на хитирики[77], госпожа Дзюгоя играла на сё[78], госпожа Ариакэ — на японском кото, ещё одна дама била в хокё[79]. Они выбрали тональность хёдзё[80]. Какие мелодии они играли? «Одзё» — «Косуля», «Кансю» — «Три отмели», «Софурэн» — «В думах о любимом», «Сюнъёрё» — «Весенняя ива», «Ёханраку» — «Полночная мелодия»[81], и ещё множество мелодий тайной традиции. Луна уже клонилась к западным горам, её свет потускнел, цветы осыпались, и лепестки устлали землю под деревьями, наполнив всё вокруг ароматом. Лились чистые звуки бива и кото. Рассеивались облака дурных поступков, заблуждений и страданий[82]. Уж не рай ли это? Будто сошли на землю небесные девы, сопровождающие бодхисаттв. И те, кто понимал музыку, и те, кто её не понимал — равно пролили благодарные слёзы, омочив рукава.
Ондзоси слушал. «Отчего музыка вдали от столицы кажется такой унылой? Ах, вот что, среди инструментов нет ни одной флейты-фуэ[83]. Наверное, здесь просто нет флейты-фуэ, вот никто на ней и не играет. А может флейта есть, но играть некому. В таком случае я мог бы к ним присоединиться». Дальше он подумал: «Если кто-то и обратит на меня внимание, то подумает, что это флейта мальчишки-косаря. Ну а если меня станут ругать, у меня есть меч, отделанный золотом, передающийся в роду Минамото уже восемь поколений». Ещё он подумал: «Лучше бы мне скрыть моё сердечное волнение. Надо бы спрятаться, да только куда! Что же мне делать?!» Воздух был прозрачным, Ондзоси достал флейту, которая висела у него на поясе, снял промасленную парчовую тряпочку, смочил цветочной росой отверстия: щитовое, пятое, верхнее, вечернее, среднее, шестое, нижнее, ротовое. И хотя он знал много мелодий, он выбрал «В думах о любимом» — ту мелодию, которая заставляет женщину любить мужчину, а мужчину тосковать по женщине. Он больше не таился от людских глаз. Если ему суждено лечь в землю здесь, в Яхаги, что ж, пусть. Пусть ему суждено погрузиться во тьму. Он заиграл так, чтобы его услышали. В усадьбе играли на бива и кото, а за воротами зазвучала флейта-фуэ. Дамы в усадьбе отложили инструменты в сторону и стали внимать флейте у ворот.
Дзёрури прислушалась к звукам флейты: «Яхаги — очень известное место, здесь часто бывают даймё, иногда они останавливаются здесь со своими сыновьями, порой музицируют. Однако такой флейты я ещё не слышала. Манера игры удивительная: звучание, дыхание, паузы, интонация. Даже краем уха такое услышать — и ты уже очарована. Вот бы увидеть музыканта! Что скажете?»
Несколько дам вышли за ворота взглянуть на флейтиста, но тут же вернулись. Они сказали: «Это неприметный человек. Совсем молоденький прислужник того торговца золотом, который приходил к вашей матушке в полдень».
Выслушав их, Дзёрури сказала: «Странно! Всем известно, что не так давно в столице воины Тайра творили гнусные дела. Я слышала, будто канцлер был арестован, а министры и придворные — убиты. Неужели он один из них? Может, он пробирается на восток, выдавая себя за бедного простолюдина? Пригласите этого человека сюда, послушаем его игру на флейте. Мне хочется звуками бива и кото утешить этого господина в тех тяготах, которые сопровождают его путешествия. Что скажете?»
Вперёд вышла дама по имени Мондзю: «Наше время такое; если он и вправду столичная штучка — неудобно и на глаза ему показаться, а если деревенщина — стыдно с ним разговаривать. В век, когда и у стен есть уши, а камни умеют разговаривать, невозможно просто взять и пригласить к себе слугу торговца золотом. Да вам не подобает даже смотреть на него!» — сказала она, имея в виду, что пригласить этого человека совершенно невозможно.
Дзёрури выслушала её. «Мы не знаем точно, кто он такой. Могу подтвердить свою мысль разными высказываниями. Большому морю не страшна любая пыль. Где бы ни росла сакура, на ней распускаются прекрасные цветы. Лотосы растут в грязи. В песке находят золото. Нет… Он точно не простой человек! Он так искусен в музыке. Как он выглядит? Эй, кто-нибудь, пойдите и посмотрите на него!»
Сцена пятая
Тамамоносаэ тут же встала и вышла за ворота. Это была девушка лет шестнадцати. Она была сообразительной и красноречивой. Среди других она выделялась выдающимися способностями. На ней были семислойные одежды, голова покрыта красным шёлком. Волосы чуть не достают до пола — блестящие и красивые, как крылья зимородка. Выйдя за ворота, она бросила на Ондзоси лишь один взгляд и тут же вернулась и рассказала.
Бива (кит. пипа) — четырёх- или пятиструнный музыкальный инструмент, напоминающий лютню. Имеет грушевидный корпус без резонаторных отверстий. Известен в Японии с периода Нара.
«Кокинсю» («Кокин вакасю») — «Собрание старых и новых японских песен» — антология японской поэзии, составленная в 905–920 годах по императорскому указу. Первая из «императорских антологий» (тёкусэнсю). Составители антологии: Ки-но Цураюки (872–945), Ки-но Томонори (8507-904?), Осикоти Мицунэ (898–922) и Мибу-но Тадаминэ (898–920). Стихотворения из этой антологии постоянно цитируются в произведениях японской литературы. Знание этого произведения для средневековых читателей было совершенно необходимым. Все стихи из этого собрания цитируются в переводе А. А. Долина.
«Манъёсю» — «Собрание мириад листьев» — первое из известных собраний японской поэзии, составлено во второй половине VIII века. Включает около 4500 стихотворений. Все стихи из этого собрания цитируются в переводе А. Е. Глускиной.
«Исэ моногатари» — анонимное произведение жанра ута-моногатари (повести в стихах, повести о стихах), создано в X в. Произведение связывают с именем Аривара-но Нарихира (825–880), знаменитого поэта, которого в разное время считали то автором, то главным героем произведения. Произведение состоит из 125 отрывков — дан (поскольку «Исэ моногатари» имеет варианты, можно встретить и другие цифры). В каждом отрывке обязательно содержится стихотворение, иногда несколько, а прозаическая часть объясняет обстоятельства создания стихотворного текста. Цитаты из этого произведения приводятся в переводе Н.И. Конрада.
«Гэндзи» («Гэндзи моногатари») — роман Мурасаки Сикибу (978? —1014?). Самое знаменитое литературное произведение эпохи Хэйан. Постоянно упоминается и цитируется на страницах средневековой японской литературы. Состоит из 54 глав. Все цитаты из «Гэндзи моногатари» даются в русском переводе Т.Л. Соколовой-Делюсиной.
«Сагоромо» («Сагоромо моногатари») — роман, относящийся к так называемым поздним моногатари, т. е. тем произведениям, которые были написаны после «Гэндзи моногатари». Автор «Сагоромо моногатари» — Рокудзё Сайин Байси Найсинно-но Сэндзи (1022? — 1092), дама из окружения принцессы Байси, четвёртой дочери императора Госудзаку (пр. 1036–1045). «Сагоромо моногатари» — произведение, во многом построенное на мотивах «Гэндзи моногатари».
Сочинение под названием «Коицукуси» (название можно понять как «безграничная любовь») не сохранилось.