Он налил полную чашу, но сделал всего один глоток.
— И теперь уже не важно, кто ты — сак, хунну, парфянин, перс, еврей, индиец, араб. На каком языке говоришь и какой ты веры. «Мы все на Востоке соседи, — внушал мне когда-то один мой приятель. Где он, не знаю, его схватили фромены в нашем посольстве к Тиграну. — Живем под солнцем одним, одним воздухом дышим, едим один хлеб. Должны держаться друг за друга». Он часто говаривал это, умный был человек. Уразумел ты что-нибудь?
— Не все, но одно уразумел хорошо: Хораза надо остановить и свернуть ему шею.
— Не так-то это легко! Но попробуем…
— Сделаем! Пойми, — повторил Фарнук виновато, — я… не смогу… в подземельях. Так уж устроен…
— И слава доброму Ахурамазде! Отдохнули — хватит, даже ожирели без дела. — Сурхан ощупал мускулы на правой руке и на левой. — Видно, крепко испугался Хуруд, — рассмеялся начальник саков, — раз уж направил гонца прямо ко мне, который находится под стражей, а не к начальнику войск в Нисе, который держит меня под почтительной стражей…
— Эх! Что нам до них? — Фарнук широко развел руками. — Главное, мы снова на воле.
— Рог все же возьми, — протянул Сурхан ритон соплеменнику. — Пригодится. Выпьешь из него за победу.
Фарнук благодарно кивнул и сунул рог за пазуху.
После долгого и нудного рассвета взошло наконец горячее солнце. Сурхан поклонился ему. После долгого и серого затишья в Мехридаткерте, будто пробившись сквозь тьму, заблистали один за другим лучи все новых ярких событий.
Едва ушел пустой караван, как в поле перед крепостью, неведомо откуда взявшись, закружились, взметая пыль, на косматых низкорослых лошадях не менее косматые всадники. Их было не менее трех сотен.
— Что за народ? — враждебно спросил Фарнук, разглядев скуластые желтые лица и усы — висячие, черные.
— Хунну, — усмехнулся Сурхан. — Мои друзья. Теперь и твои, не вороти от них нос, брат любезный! Я еще три месяца назад отправил к ним человека. На всякий случай. — Он значительно взглянул Фарнуку в глаза. — Стрелки отменные, не хуже тебя…
— Ну и ладно, — проворчал побелевший Фарнук с неприязнью человека, чьи предки потерпели немалый урон от этого племени в шубах мехом наружу. — Друзья так друзья. Тебе виднее! Одно скажу: похоже, они никогда от нас не отвяжутся. Нас ведь тоже когда-то парфяне позвали на помощь против грека, царя Антиоха Сидета, — я не совсем уж дурак, кое-что знаю, — и до сих пор не могут отделаться.
— Посмотрим! — сердито сказал Сурхан. — Сейчас у нас другие заботы. В любом случае хунну — свой, восточный народ. Эти в нас видят не отвратительных варваров, а людей, равных себе. И даже чуть выше. Потому что мы отесались малость в здешних книжных краях…
Он доверительно положил руку на плечо соратника:
— Не хмурься! Все к лучшему.
— Умом понимаю, — вздохнул Фарнук сокрушенно, — а сердце противится.
Сурхан потемнел, отвернулся, пробормотал потерянно:
— «Сердце, сердце». А у меня? Зачем мне все это? О боже! Кому я принадлежу? Разобраться — лишь самому себе. Но сердце… оно знаешь куда заведет, если не держать его в руках? Долг! Он важнее сердечных порывов…
— Да, умен ты, Сурхан! Слишком умен.
— Себе на беду, — усмехнулся Сурхан.
— Возьмешь на войну? — приласкалась к Сурхану девушка, что с утра возилась с его шевелюрой.
— Непременно! — зло крикнул Сурхан. — Двести повозок нагружу вами и ярким вашим тряпьем. Только и дел у меня будет там, как нежить вас…
Феризат с обидой заплакала. Зарыдали и другие, они беспокойно заметались в глубине помещения. Та, что звенела струнами, синеглазая гречанка, наотмашь ударила легкой арфой о резной опорный столб. Феризат укусила господина за ухо.
— Возьму! — вскричал со смехом Сурхан. — Всех возьму! Ах, мои иволги певучие…
И вправду, почему бы не взять? Уж здесь-то он может уступить велению сердца… Но взял он одну Феризат.
Часть четвертая
Худые знамения
Кто же тот первый, скажи,
кто меч ужасающий выдумал?
Как он был дик и жесток
в гневе железном своем…
С ним человеческий род
узнал и набег, и убийство, —
К смерти зловещий был путь
самый короткий открыт.
Или ни в чем
не повинен бедняга? Мы сами