Правда, окончательной уверенности у меня нет. Отдельные мелочи. Просветленный взгляд подозреваемого, притворная слабость при «моционах». Однако так называемая слабость не помешала «такелажнику» прогуляться в обществе Трифонова до туалета и обратно. Обменявшись понимающими взглядами с Нефедовой.
Нет, он не убивал Павлушу — воры в законе сами убийствами не грешат…
Мелочи, конечно, ничего весомого, определяющего нет. Разговаривать с Гошевым, передавать вскрытое дело оперативникам рановато. Тем более, что не раскрыты еще двое: банкир и… Фарид.
Да, да, Фарид! Ибо парень — единственный «претендент» на роль убийцы Пашки!
Окончательно запутался отставной сыщик! То Фарид чист, то — единственный, кого можно заподозрить в убийстве. С таким же успехом на роль воровского авторитета может претендовать Гена…
Обед. Посетители постепенно расходятся. Медленно, опираясь на сучковатую палочку, уходит мать Петра. Придерживаясь за спинки кроватей и громче обычного шаркая подошвами поношенных тапочек, сын провожает ее в коридор.
— Нельзя тебе, Петенька… Поберегись, сынок…
— Ничего страшного, мама… Один раз даже в туалет ходил ночью и — ничего, не смайнал. Дошел и вернулся…
Ах, вот даже так! А я и не знал — проспал горе-сыщик… Впрочем, не исключена и элементарная бравада: вон я какой, скоро выпишусь, не волнуйся…
Алексей Федорович в одиночестве окутывает палату клубами ядовитого сигаретного дыма. На полу около его кровати разбросаны окурки, огрызки яблок, конфетные обертки. Интересно, куряка всю передачу прикончил, или ночью будет громко хрумкать под одеялом?
Постанывая и вздрагивая, засыпает Гена… Нет, не спит, глаза открыты. Просто не хочет, чтобы к нему приставали с сочувственными расспросами… Почему ты такой бледный… Ох, синяки под глазами… Наверно, «обрубки» болят… Не вызвать ли дежурного врача?
Нередко жалость сродни садизму. Притворяясь спящим, калека защищается от непрошеного вторжения в его израненную и без того душу.
Куряка гасит о тумбочку сигарету. Опираясь на костыли, поднимается с койки.
— Ты куда? — немедленно «просыпается» Петро. — После обеда нужно «майна». Чтобы жирок завязался, и сердце поуспокоилось.
— Побреду в туалет…
— А «утка» зачем?
— В утку не уместится, — роняет с коротким смешком бухгалтер. — Унитаз нужен.
— Пойдем вместе, — решает «такелажник», энергично сбрасывая одеяло. — Подстрахуешь…
— Кто кого будет страховать? Битый битого поведет, да?
Они уходят. Один, постукивая костылями, второй, держась за поясницу.
В палате — я и Гена. Трифонов побрел в холл с очередным потрепанным журналом… А может быть — короткое деловое совещание: куряка, «такелажник» и водитель?
— Как себя чувствуешь, Гена?
— Да… Хорошо.
— Давай поговорим?
— Да…
— Ты не волнуйся. Мало ли какие причины не позволили жене прийти. Вызвали на работу, приболели родственники, решила пройтись по магазинам, купить тебе что-нибудь… может же быть такое?
— Может…
— Все выздоравливают — выздоровеешь и ты… Гляди, как наш Петро ожил — в туалет самостоятельно ходит…
— Да, ходит…
— Интересно, прошлой ночью тоже ходил? Один раз путешествовал вместе с Серегой, помнишь?
— Да…
— Сейчас — с Алексеем Федоровичем… Может быть, решился и сам… Ты спишь чутко, случайно не слышал?
Пришлось решиться на крайне опасный вопрос. Как бы Гена не заподозрил неладное. Спрашивается, по какому праву пожилой человек интересуется ночными прогулками сопалатника?
Слава Богу, не заподозрил!
— Ходил! — оживился калека. — Я еще удивился — то с трудом по палате ковыляет, а то — чуть ли не бегом в коридор… Даже за стены и кровати не придерживался… Хорошо, человек выздоравливает, значит, и я…
— Прошлой ночью?
— Да… Вернулся, прошло минут двадцать — Трифонов отправился… Тоже выздоравливает…
Все сходится. Отлично сработал, отставной сыщик! Теперь нужно сделать так, чтобы опасный разговор стерся у Гены в памяти. Круто повернуть беседу в другое русло.
— Значит, и ты скоро… — чуть не сказал «пойдешь», вовремя удержал на кончике языка тяжкое для безногого слово, — отправишься.
— Да, — снова замкнулся Гена, будто сработала некая защитная заслонка. — Да…
— А в отношении жены не волнуйся. Придет, обязательно придет. Завтра же появится с полной сумкой. Ей же необязательно — в выходные дни, на руках постоянный пропуск, — убеждаю я калеку и, заодно, себя. Будто только что связался по невидимому телефону с пышной дамочкой и узнал ее планы на ближайшие дни. И Гена успокоится, и наш разговор о «такелажнике» вычеркнется из памяти.
— Только не паникуй, женщины безвольных мужиков не любят, ты обязан быть мужественным…
— Да…
— Главная для тебя задача — поскорее выздороветь. Слышал, изобрели такие протезы — действуют намного лучше ног. Можно бегать, даже танцевать гопака. Телефон приспособили, фары для темного времени. Нажал одну кнопку — коляска превращается в удобную кровать, нажал другую — электромобиль… Сказка, да?
— Сказка, — соглашается калека.
— Уверен, покупать это чудо вам не придётся. За совершенный подвиг тебя наградят такой коляской…
— Подвиг? — недоуменно поднимает Гена голову. — Какой подвиг?
— Человеческий… Ведь ты спас от верной гибели человека.
— Да…
Голова калеки безвольно опускается на подушку. Глаза снова обследуют потолок.
Главное достигнуто — Гена ничего не заподозрил!…
Когда, придерживая друг друга, возвращаются куряка и «такелажник», в палате царит тишина. Я делаю вид — засыпаю. Гена — в горестных размышлениях, навеянных, видимо, моим рассказом о чудной коляске.
Алексей Федорович удовлетворенно поглаживает опустевший живот. Извлекает из тумбочки очередное яблоко, из тайника — сигарету. Рассматривает их — с чего начать? Отдает предпочтение яблоку.
Петро забирается под одеяло и сразу начинает храпеть. Делает он это на удивление артистично. Начинает с легкого свистка. Будто дает сигнал к отправлению. Потом — негромкий храп, состоящий из трех тонов: слабый, сильный и мощный. «Поезд» двинулся, заработали все механизмы «паровоза»…
В палату заглянул Никита. Показал мне пачку «Мальборо», поманил к себе. Курить не хотелось, но придется пересилить нежелание. Банкир — одна из двух нерасшифрованных мною фигур.
23
На пороге туалета стоит бледный Фарид. Что произошло? Похоже, парень ожидает меня…
— Простите, Никита Дмитриевич, мне нужно заглянуть… Встретимся через пару минут в «курилке»…
— Желаю успеха, — рассмеялся жизнерадостный банкир.
Вслед за мной в туалет проскользнул Фарид.
— Батя, маляву получил… Ты мне обещал, помнишь, да?
Сунул в мой карман бумажку и исчез.
В туалете — никого. Зашел в одну из кабинок, держа в руке бумажку, будто голову ядовитой змеи, которая сейчас меня укусит.
Одна строка, написанная печатными буквами. «Даю два дня. Помни». Ни подписи, ни, естественно, даты. Значит, всего два дня? Не густо. Успеет ли Гошев подготовиться?… Сегодня же позвоню — пусть усилит охрану Мариам, остальное — позже…
На лестничной площадке терпеливо ожидал меня банкир.
— Да вы, Семен Семенович, герой! — восхитился он, завидев бодро шагающего «приятеля». — Недавно переваливались с боку на бок, словно подраненная утка, а сейчас — хоть на парад выпускай! Сразу видно военного человека…
И замолчал, ожидая реакции «военного».
Крючок заброшен явно неумело, леска видна невооруженным взглядом, наживка тухлая… Удивиться, запротестовать: откуда вы взяли, в армии никогда не служил! — до примитивности глупо, тоже запахнет тухлятиной.
Предпочел благодарно наклонить голову. Дескать, не отрицаю, было, все было. Метод обороны нетрадиционный.