Обычно ревность не сочетается с радостью, угроза «зарезать» — со счастливой улыбкой во все лицо. Парень хохочет, закидывая кудрявую голову, сверкая блестящими черными глазами. Все его угрозы убить, зарезать, обмотать кишки вокруг головы ухажеров звучат не страшно, скорее — наивно.
Фарид догадался — его так называемые соперники охраняют девушку. По его просьбе, обращенной к «бате».
— Пойдем покурим, да? А то я пустой, как дырявый кошелек/
Я неторопливо поднимаюсь. Торопиться нельзя — сопалатники так и сверлят меня подстерегающими взорами. Не палата — осиное гнездо.
Сидорчук открывает глаза, растерянно ворочается на кровати. Ему не хочется отпускать «подшефного» одного и опасно афишировать слишком близкое знакомство.
На лестничной площадке, наклонившись к моей зажигалке, Фарид быстро шепчет: не могу, батя, показать тебе зазнобу вора в законе — выписалась шалашовка. И еще один смылся — Никита…
Осы, почуяв опасность, начинают разлетаться…
29
Сегодня в палате тихо. По обыкновению подремывает Петро. Спит и, вроде, не спит. Любой шум: скрип под ногами вошедшей сестры или санитарки, шепот за дверью в коридоре — глаза открываются. «Такелажник» по-звериному насторожен.
Безмятежно любуется витиеватыми облачками табачного дыма Алексей Федорович. Будто изобретает очередные «щипки» для наивного калеки.
Все так же всматривается в белый потолок Гена. Глаза потемнели, углы рта опустились — тоскует человек.
Фарид нетерпеливо расхаживает по коридору. Изредка заглядывает в палату. Он тоже грустит. Сегодня — внеочередное дежурство Мариам, она согласилась подменить чем-то занятую подругу. Время смены, а девушки нет. Фарид волнуется, и его волнение передается мне. Неужели люди Гошева упустили «подшефную»? Не должно быть — хлопцы опытные…
Со шприцами, уложенными в ванночку, будто патроны в обойму, появляется заканчивающая дежурство сестра. Она тоже ожидает Мариам и тоже не понимает причины отсутствия всегда аккуратной подруги. Дежурство выдалось тяжелым, почти не спала. Не терпится перекусить на скорую руку и отоспаться.
При виде шприцев заныло мое истерзанное уколами бедро, но сестра свернула к постели бухгалтера.
— Одноразовый? — сердито спросил тот, опасливо косясь на иглу. Будто высматривал на ней рой микробов. — Или одноразовые растащили по домам, а этот — недокипяченный? Учти, малявка, башку отверну и привинчу к… другому месту!
Обычно в ответ на подобные оскорбления сестры отстреливаются грубостями, иногда обращают ехидные сравнения больных в шутки. Сегодняшняя медсестра устала до такой степени, что нет сил ни ворчать, ни возмущаться, ни шутить.
Повелительный жест — поворачивайтесь! Алексей Федорович, вздохнув, ложится на живот, задирает полу халата, спускает трусы, обнажая тощие ягодицы. Почувствовав укол, вздрагивает и зло фырчит.
— Не дрова колешь, садистка, живую плоть лечишь! И чему вас только учат в разных школах-училищах?
И снова сестра не реагирует.
На очереди — Гена, потом — Сидорчук и… я. Гена даже не морщится, словно не в него втыкают острую иглу. Ивану ничего не назначено — кроме таблеток.
Я переношу довольно-таки болезненный укол спокойно. Когда болит душа, физическая боль по сравнению с болью душевной переносится легко.
— Все-таки, где Мариам? — спрашиваю уставшую сестру, пользуясь отсутствием азербайджанца. — И почему вы меняетесь сегодня вечером? Обычно смена по утрам…
— Я попросила освободить мне вечер, — признается девушка. — А вот где она гуляет — не знаю. Сама волнуюсь…
Вечерний, внеплановый осмотр производит сам начальник отделения. Необычно серьезен, не улыбается, не шутит. Видимо, не так уж легко нести ответственность за больных. Особенно в гнойном отделении.
Как всегда, первая остановка — возле Гены.
Федор Иванович ощупывает обрубки ног, измеряет давление, разглядывает температурный листок, прослушивает грудную клетку, мнет живот. Недовольно хмурится.
Обычная процедура. И — необычная. Слишком много внимания уделяется безногому калеке…
— Ну, что ж, все более или менее в порядке. Мы сделали, что могли. Слово — за природой. Она у нас — умная, знает, что и как долечивать… Конечно, с нашей помощью… Итак, завтра мы тебя выписываем. Супруге я позвонил — обещала приехать. Брат не сможет — срочная работа… Готовься.
Важная новость — выписывают Гену!
Я просто не могу себе представить нашу «осиную» палату без него. На койке рядом с входом появится другой страдалец. Никто по утрам не станет просительно тянуть руки, не улыбнется смущенно, услышав очередной похабный анекдот куряки…
Кажется, я позабыл, что вскоре сам покину эту палату, что и на мое место ляжет другой человек…
Волоча ноги, опустив голову, входит Фарид. Не вечно же ему болтаться по неуютному коридорному «проспекту»? Прибежит Мариам — обязательно заглянет в поисках парня в палату. Еще до приема дежурства. Приветливо улыбаясь, поздоровается с ее обитателями, в первую очередь, конечно, с Фаридом.
Парень не ложится — стоит за спиной начальника отделения. Ловит каждое его слово. Вдруг Федор Иванович упомянет об исчезнувшей сестре… К примеру, послал, дескать, ее с поручением — вот-вот появится.
Но речь не о Мариам.
— Постарайтесь дома выдерживать больничный режим. Делайте зарядку по нашей системе, берегитесь простуд…
— А то, что парню при операции внесли инфекцию, как быть с тем хирургом? — язвительно подбрасывает всезнающий бухгалтер. — Похвальной грамотой наградят, премию дадут?
— Неизвестно по какой причине произошло нагноение, — сухо, на пределе обычной вежливости, парирует Федор Иванович. — Медицина, к сожалению, далеко не все знает…
— Последнего больного в гроб вобьете — научитесь…
Начальник отделения отворачивается. Уверен — услышь он такое от другого больного, расправился бы по всем законам больничного «кодекса». Вплоть до увольнения… то есть выписки.
Причина ясна. Больной — платный, за него какой-то банк расплачивается не малыми суммами. Вот и приходится терпеть хамское поведение.
На очереди — Сидорчук. Я-то знаю — парень без изъянов, здоров как бык. Федор Иванович, конечно, тоже осведомлен.
— Новенький? Вас я осмотрю отдельно, в своем кабинете… Прошу зайти через полчасика…
Я осторожно стягиваю халат, готовлю к демонстрации опавшую опухоль на бедре. Но Федор Иванович ко мне не подходит.
— Извините, Семен Семенович, но сейчас мне некогда… Пожалуйста, загляните ко мне минут через сорок…
Куряка к осмотру не готовится. Лежит, подоткнув под спину подушку, и издали разглядывает доктора. Дескать, мне наплевать и на твои наставления, и на щупанье моих внутренностей. Твое дело — лечить, мое — платить денежки. Вот и старайся.
Федор Иванович старается. Отрабатывает получаемые больницей сотни тысяч. Выслушивает, простукивает, щупает…
— Завтра возьмем вас на операцию… Как готовиться, знаете?
— Готовиться не собираюсь, — вызывающе фыркает бухгалтер. — Пусть готовят врачи с сестрами да санитарками, они за это зарплату получают… А я что — подопытный кролик. Внесете инфекцию и отрежете ноги. Как Генке… Глядишь, медальку повесят, звание, какое присвоят…
Ну, и клещ таежный! Вцепился — не оторвешь. Наученный многодневным общением с курякой, начальник отделения невежливо показывает ему обтянутую белым халатом спину.
Я насторожился. Интересно, что он сейчас скажет «такелажнику»? Ведь Гошев обязательно нацелил его на определенное отношение к подозреваемому…
— У вас дело идет на лад, но скорой выписки не обещаю. Опасаюсь рецидивов. Поэтому не торопитесь, соблюдайте все наши рекомендации…