Фарида начальник отделения обходит. Верный признак — с Мариам что-то произошло. Парень провожает врача тоскующим взглядом, но поворачивается к Гене с улыбкой на пухлых губах. Страдающей и радостной одновременно.
— Домой поедешь, да! С женой увидишься, с друзьями… Хорошо, очень хорошо! Хочешь, покатаю?
Гена согласно тянет руки. Фарид подхватывает его под мышки, приподнимает, придерживая ногой каталку. На лбу выступает пот, глаза щурятся, но губы по-прежнему раздвигаются в улыбке.
— Как же ты станешь жить без своего «дядьки», а? Покидаешь меня, царевич-королевич…
Алексей Федорович ни гу-гу. Дорого достается ему «привычное молчание, небось, внутренности, особенно, кишечник, корчатся от злости. Но Фарида он побаивается.
Мариам по-прежнему нет.
Иван отправился на персональный осмотр. Ему — через полчасика, мне — минут через сорок… удивительное совпадение. Остановился в дверях палаты и кинул мне предупреждающий взгляд. Будто спасательный круг утопающему.
Я понял и поднялся. Не потому, что боюсь утонуть — переживаю за парня, который отвечает за мою безопасность. Отвечать за других — страшно тяжелая ноша, не всякому она под силу. Поэтому не стоит зря травмировать Ивана.
При выходе из палаты Сидорчук снял свой халат, сменив его на «общественный». Синий.
— Сквозняки разгуливают по коридору, — объяснил он. — Главное для больных — избежать дополнительных болячек…
30
В кабинете начальника отделения, как я и предполагал, нас ожидает Гошев. Докторский халат — нараспашку, руки заложены под ним за спину. Уголок левого глаза нервно подрагивает.
Значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Таким Гошева я не упомню — всегда сдержанный, деловитый, по внешнему виду не разобрать, что его тревожит, что радует. А сейчас…
Неужели — несчастье с Мариам?
Решил не подгонять событий, не расспрашивать, не выпытывать. Николай сам все скажет.
Действительно, сказал. Но совсем не то, что я ожидал услышать.
— Семен Семенович, завтра вы выписываетесь из больницы. Машина заказана. Жена — в курсе.
Голос — приказной, строгий. Будто не я — генерал, а, наоборот, он. Но, кажется, ситуация такая, что акцентировать внимание на недопустимость подобного обращения не стоит.
— Почему такая поспешность? — ограничился я не самым умным вопросом. — Прежде всего, я еще не прошел всех назначенных мне процедур…
— Вас отвезут в госпиталь МВД. Там все согласованно, ожидает отдельная палата со всеми удобствами…
— Но я не желаю покидать это отделение! Привык к врачам, обстановке, нравится палата, чувствую — выздоравливаю… Нет, нет, Николай, ни в госпиталь, ни домой не поеду…
— Простите, но это — приказ начальника управления. Обстановка резко изменилась, существует реальная опасность… Это вы понимаете?
Я от души рассмеялся. Будто услышал свежий остроумный анекдот.
— Эх, ты, Коля-Николай… С кем говоришь? На своем сыщицком веку я столько раз сталкивался с разными опасностями, что тебе в дурном сне не приснится… Короче, выкладывай твою ситуацию, товарищ капитан. В отношении моей выписки решим позже.
Гошев остановился посредине кабинета. Опустил руки. Не зная, куда их деть, засунул в карманы брюк. Кажется, он немного отошел. Похоже, успокоился. Жесткие губы разошлись в скупой улыбке. Приглашающе кивнул на смотровую кушетку, сам устроился напротив, оседлав стул.
Чуть поодаль сел Сидорчук. Лицо серьезное, а глаза смеются. Как тебя, генерал, отделал наш капитан? Он такой: дашь прикусить палец — прощайся с рукой.
— Давайте, товарищ генерал, сначала послушаем наших подопечных…
«Генерал» — сказано подчеркнуто, без издевки и нерешительности — извинением за допущенную бестактность.
Магнитофон зашелестел, зашамкал беззвучно, пережевывая ленту, как беззубый старик корку хлеба… Время, пока «такелажник» и Сидорчук шли по коридору в туалет.
«Вон где оно, святое место!» — послышался голос Ивана. — «Гляди-ка, чисто, будто в сауне…»
Журчание.
«Ну, я свое отработал», — проинформировал Иван. — «Ты сядешь? Учти, ожидать не стану — спина побаливает, на перину просится… Самостоятельно доплетешься?»
«Доплетусь…»
В голосе Петра — плохо спрятанное нетерпение. Дескать, проваливай, балаболка сатанинская, лишний ты тут…
Стукнула дверь… Иван ушел… Несколько минут и — новый стук… Вошедший страдает одышкой, дыхание такое частое, что магнитофон захлебывается.
«Ты, сука драная, почему не приходил?» — гулко спросил Петро. — «Уж не скурвился ли?»
«Твою маляву мент передал только вчера… Откуда раньше я мог знать, где вы находитесь?» — заискивающе ответил одышливый собеседник. Брат Гены.
«Братца навестить не захотел, паскуда! — уже спокойно прогудел „такелажник“. — Подфартило нам, сявка, надо же брат нужного человека оказался в одной палате… Такое даже в сказках не читал… И что написано в ментовской маляве?»
«Рыбаки» сеть закинули… Пронюхали про больничку…»
«Не штормуй… Ишь ты, даже с лица сбледнул… Одного рыбака уже мочканули, навели кранты… Ништяк, переможемся…»
«Где Треф?»
«В другое отделение перевели. Сказали — на долечивание. А ему — все до фени. Замочил мента, будто чифирнул… Сейчас — спокойно».
«Спокойно ли? — заволновался Гении брат. — Дед, который у окна лежит, кто, по-твоему?»
Я поймал, будто птицу в силки, многозначительный взгляд Гошева… Вот она, та опасность, о которой он говорил… Успокоительно улыбнулся. Мало ли в Москве дедов? Кстати, и тех, которые лежат рядом с окном… Сам почувствовал малоубедительность своих возражений, их наивность…
«Старый доходяга. Хавать да храпеть — вот и все его дела…»
«А фамилию деда знаешь?»
«Вербилин… А о чем базар?»
«Генерал милиции Вербилин. Сейчас в отставке. Из-за этого мента десятка два корешей на зонах парятся. Как думаешь, почему заболевшего генерала-доходягу не положили лечиться в госпиталь ментовский?… Наверняка пасет кого-то в палате…»
«Захотелось генералу, вот и лег в больницу. Все болеют: и воры в законе, и просто воры, и шестерки, и менты, и рыбаки… Зачем бы поручили слежку за нами генералу? Что у них, лейтенантов не хватает…Расшлепался! Придержи метлу, сука!» — окончательно завелся «такелажник».
Молчание. Магнитофон трудолюбиво пережевывал пустую пленку. Генин брат, конечно, молчит со страху. Петро все еще пытается вникнуть в суть полученной информации.
Гошев многозначительно смотрит на меня. Сидорчук едва слышно ругается матом.
«Один мужик — шестерка Ухаря — цынканул: Ухарь решил покончить с нашим Костылем. Замочить либо подставить ментам…»
«Что же делать? — растерялся Петро. — Замочить генерала?»
«Тормозни, сявка! Мигом повяжут! Такой шмон в больнице наведут — хоть из окон бросайся… Костыль слиняет — тогда мочканите…»
«Ладно, пусть думает Костыль… Когда в банке шмон?»
«А что?»
«Костыль велел спросить».
«Маловато капусты. Подсобирают — цынкану. Охрана большая, опасно. Трекнет кто — окрестят на червонец…»
«Ништяк. Не штормуй, дружан… Кто-то идет! Усохни!»
Магнитофон замолчал окончательно.
В кабинете — тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Гошева да перестуком механических часов на письменном столе… Тик-так, тик-так — будто капают капли из прохудившегося водопроводного крана.
— Сейчас, надеюсь, все ясно? — нарушил тишину голос Гошева. Излишне спокойный, в котором — просьба перемешана с требованием. — Вы, товарищ генерал, немедленно выписываетесь из больницы. Не завтра и не послезавтра — немедленно!
— Нет, Коля, ни за что! Сам же слышал, что сейчас меня мочить не собираются. Тем более, рядом — Сидорчук. Прикроет. Как, Ваня, прикроешь? — Иван ограничился улыбкой. Какой вопрос, конечно, прикрою. При необходимости — своим телом. — Давай, Николай, по делу. Итак, вор в законе, за которым мы гоняемся, вовсе не «такелажник»: Костыль — бухгалтер Алексей Федорович Новиков…