Явный прокол с ее стороны! Выдан прозрачный намек на то, что разбитная бабенка догадывается о действительном моем лице. О том, что ее доброжелательный собеседник не только лечится, но и занимается чем-то другим,… Как и его друг Пашка…
Конечно, догадка — не уверенность, но если Галина обладает минимальными способностями аналитика, наше с ней общение становится попросту опасным.
Я удвоил осторожность.
— Действительно, за свою жизнь довелось сталкиваться с разными людьми… В том числе и с проходимцами…
— … с бандитами, рэкетирами, — подхватила Галина, прожигая меня вопрошающим взглядом, — с проститутками, убийцами…
— Вот с проститутками не довелось. Так же, как и с убийцами… До пенсии я работал в школе, тогда там таких не водилось… Так что вы хотели узнать о Павле?
Дама, рассчитывая на продолжение интересной беседы о моей профессии, некоторое время непонимающе смотрела на наивного придурка, думающего ее обмануть… «При чем тут Павел? Договаривались о полной откровенности, а ты темнишь… Раскрывайся, милый, признайся, что ты — сыщик, милиционер, что послан в больницу следить… За кем?… И не вешай, пожалуйста, лапшу на уши, не напускай тумана, все равно не поверю».
Похоже, Нефедова успела забыть, что это она затеяла разговор о Пашке, и теперь пыталась свернуть беседу на другую колею. Все это было так живописно нарисовано на одутловатом лице немолодой женщины, что я с трудом сдержал улыбку.
Конечно, она пыталась выдоить, выжать из меня информацию, заставить признаться, даже покаяться.
Да и кто поверит в существование между Галиной и Павлом каких-то серьезных отношений, когда она лет на десять старше потенциального своего женишка… Вот в то, что шустрый парнишка вознамерился порезвиться с женщиной не слишком строгих правил — охотно верю… А «серьезные отношения» — чистый блеф.
— Ах да, — спохватилась Нефедова, — я действительно зарапортовалась… Желательно узнать, где Пашенька работает, с кем живет? Кто папаша, мамаша? Есть ли смысл сходиться с ним порядочной женщине?… А ваша профессия — ваша проблема…
Убедившись в том, что расколоть меня ей не удастся, она занялась Павлом. Авось, пожилой наивняк проговорится…
Где работает Пашка, с кем живет?… Ответов на эти хитрые вопросы мадам не получит. Пусть ей объяснит это Пашка — ему видней, что и как. Точно так же, как и о перспективе многообещающего знакомства…
Ничего толкового из вертлявой дамочки я так и не выкачал. Кроме одного. По неизвестным пока причинам мы с Пашей попали в поле ее зрения. Типа двух букашек, положенных под окуляр микроскопа. И еще одно: вряд ли Галина действует по собственной инициативе — зачем ей это? Скорее всего нами интересуется ее «хозяин»…
А вдруг этот самый «хозяин» и есть искомый вор в законе?
Сыграть в поддавки? Стоит ли рисковать? Гораздо лучше изобразить этакую девичью невинность. Она, эта невинность, либо оттолкнет собеседницу, либо — что намного вероятней! — заставит пойти на более тесный контакт. Без сказочек о желательности «серьезных отношений» с привлекательным парнем…
— Мне кажется, вы обратились не по адресу, — жестко проговорил я, настолько жестко, что запершило в горле. Тем более, что в напускную жесткость я добавил солидную дозу обиды. За кого, дескать, вы меня принимаете? Советую, мол, все ваши вопросы задать Павлу. Он ответит, обязательно ответит, могу дать гарантию… — Что же касается меня, то вы нанесли мне незаслуженную обиду. Ни с бандитами, ни с рэкетирами, тем более с проститутками я не общался, и общаться не намерен… Прошу иметь это в виду на будущее… Если нам доведется вместе перекуривать…
Короче, отделал дамочку «под орех», но без грубого единого слова.
Повернулся и заковылял прочь. В коридоре не удержался и оглянулся. Нефедова стояла, приоткрыв рот и вытаращив глаза. Классическая гримаса недоумка… Интересно, что она скажет пославшему ее вору в законе, которого, похоже, прикрывает? Если, конечно, Нефедова работает на него.
10
В больнице минуты растягиваются до уровня часов, часы так же плавно переходят в сутки, постоянная боль и неуверенность в завтрашнем дне способствуют лениво текущему времени.
Делать нечего, читать надоело, беседовать с соседями тошно, да и не о чем. Где, что и почему болит — лучше не вспоминать.
Однако нигде так не откровенничают, как в больничных палатах. Будто пытаются разговорами заглушить боль и тревогу за свое будущее. А она, эта вечная тревога, дает знать о себе и в большом и в малом. Обедаешь — не последний ли в жизни этот обед? Куришь — доведется ли еще разок побаловаться ароматным дымком?
В больнице люди, волей или неволей, всегда и во всем прислушиваются к своему организму. Не повысилось ли, не дай Бог, давление? Не подскочила ли температура? Ровно бьется сердце или — с перебоями?
Чуткий организм немедленно реагирует на излишнюю заботу. То внезапно заболит спина — почки разыгрались. То заколет в сердце. То становится трудно дышать. Не забыть сказать врачу о тревожных симптомах!
Короче говоря, лечение дома — одно, в больнице — совсем другое. Не зря мудрая моя мать ни за что не хотела ложиться в стационар и отца не пускала…
Меня спасало от мыслей о болезнях — настоящих и мнимых — стремление поскорей «раскрыть» сопалатников, выявить их внутреннее содержание, подстеречь момент, когда они невзначай раскроются.
Но постоянное напряжение приводило к головным болям. Приходилось выпрашивать у дежурных сестер анальгин. Расслабляться ни в коем случае нельзя — каждое произнесенное в палате слово, каждый взгляд могли иметь второй, третий смысл…
Фарид лечился от язв на ногах. Петро — от болей в спине. Серега — тоже от каких-то болей.
Пока что операция грозила Алексею Федоровичу. У остальных, исключая меня и Фарида, она, если и состоится, то в далеком 6удущем.
Судя по немногословным указаниям лечащего врача. Фариду, по-моему, хирургия вообще не угрожает. Язвы ножом не лечат.
Ходить парню трудно, но он делает вид, что все это чепуха, недостойная настоящего мужчины! Когда Гену вызывают на перевязки или в ординаторскую, или он захочет в туалет, Фарид внешне легко с неизменной улыбкой на пухлых розовых губах поднимает безногого, переносит на каталку и торжественно везет по коридорному «проспекту».
Еще и шутит при этом:
— Персональный дядька у тебя! Как у царевича-королевича, да?
А в глазах, спрятанная за напускным весельем, колышется боль…
— Нельзя же ему поднимать тяжести? — однажды возмутился я, когда Фарид повез Гену в туалет. — Где сестры, санитарки?
Алексей Федорович по обыкновению презрительно плюнул мимо специально подставленной плевательницы.
— Наивен ты, батя, не по возрасту. Будто ощипанный петух, мечтающий закукарекать… Сколь платят санитаркам, ведомо?… То-то и оно. Выносить утки и судна с дерьмом, возить калек-идиотов туда-сюда, высаживать, с унитаза снимать — кому хочется задарма?
Предположим, я наивен. Сам знаю — живу старыми обычаями, заполненными человеколюбием и презрением к деньгам… Но Гена — представитель нового поколения, культурный человек — он-то должен понимать несуразность такого положения! Почему не протестует, не требует от администрации больницы предоставления инвалиду положенных по закону услуг?
Слава Богу, бухгалтер не слышит моего возмущения, не фыркает презрительно. У любого человека имеется самолюбие — у одного больше, у другого меньше. Наживать болезненные синяки на своём, не собираюсь.
Кроме того, по сердцу больно царапнула фраза о калеках — идиотах. Надо бы промолчать, дать возможность куряке выговориться до конца. Не стерпел.