Перед простым человеком почему бы не показать гонор?
Миак слушал капитана, не меняясь в лице. Даже как будто с некоторой скукой, как пожилой учитель наблюдает за проделками очередного юного оболтуса, пришло в голову Григорсу.
– Сто золотых солиди за этот рейс, – прервал он излияния капитана. – Десять – сейчас, остальные в устье Дуная.
– А… – Григорс поперхнулся. – Сто?..
Гость смотрел все так же спокойно.
– Я не ослышался, уважаемый господин?! Сто золотых? Не семиосисов, не тремиосисов, сто полновесных солиди, уважаемый?
Плата раз в двадцать превышала ту, которую Григорс запросил бы, окончательно обнаглев. А честно сказать, согласился бы и за пять серебряных милиарисиев, тоже цена высокая…
– Именно. Сто! Десять – сейчас, остальное – на Дунае, – повторил Миак и небрежно, словно пригоршню медных нумий, бросил на стол кошель грубой кожи. Внутри приятно, мелодично звякнуло.
Капитан быстро накрыл кошель широкой ладонью. Дернул завязки, заглянул внутрь и невольно расплылся в глуповатой улыбке. От радости чуть было не ляпнул, что за такую плату хоть собственную душу готов заложить. Удержался лишь в последний момент – а ну как спросит на самом деле?! В смысле – душу…
Едят его рыбы, кто знает, кто этот гость, что так сорит золотом… Где звон золотых, там и запах серы недалеко! – как любит говорить отец Велизий из церкви Пречистой Девы. Этот знает толк в сере, ему, хоть и служитель Господа, ее, похоже, нюхать и нюхать. Ненасытное чревоугодие и неистребимая жажда, которые сам Велизий объясняет провальной болезнью кишок, явно приведут пастыря в место пониже рая…
Тем же вечером «Божья милость» выбрала якорь и вышла в море.
Символы, по-хорошему, даже городом трудно назвать, совсем небольшое поселение неподалеку от Херсонеса Таврического. Зато на берегу множество маленьких укромных бухт, куда удобно причаливать по тайному делу. Как большинство мореходов, Евдаксион в эти смутные времена хорошо зарабатывал на контрабанде.
Нет, капитан Григорс с самого начала понимал, что плаванье не простое, сто золотых – слишком щедрая плата за обычный рейс. Правда, дело оказалось не в дьявольщине. Но не многим лучше. У Евдаксиона дыхание перехватило, когда на борт взошел высокий человек с изувеченным носом в пурпурной императорской хламиде. Понял, кого предстоит везти, во что вляпался… Государственная измена – каракатица ему в глотку!
Впрочем… А кто узнает? – тут же сообразил капитан. И самому базилевсу, и его спутникам сохранение тайны еще важнее. И сто золотых солиди – все равно сто золотых солиди, за такой куш можно рискнуть просоленной шкурой. Сама его галея, птица морская, этих денег не стоит!
Значит, теперь Меченый бежит на Дунай… Зачем? Там и просвещенного люда нет, одни варвары – авары да болгары. Уж не к ним ли нацелился?..
Риномета сопровождали мускулистые, в шрамах, телохранители при броне и оружии и десяток явно знатных господ, тоже при мечах и кинжалах. На галее сразу стало тесно и многолюдно. Тут в самом деле не знаешь, как встать, как повернуться, как рот открыть, чтоб не брякнуть неподобающего. Он и при виде чинов из окружения архонта всегда испытывает нехорошую слабость в кишечнике, а здесь – багрянорожденный базилевс со знатными приближенными!
«Посмотреть, хоть и свергнутый, а вон как держится! Величия столько, что при одном взгляде язык проваливается до самой жопы! – с грубоватым восхищением думал Григорс, украдкой посматривая на базилевса. – Увидеть его на троне – сдохнуть, наверное, со страха…»
Риномет почти не обращал внимания на капитана. Лишь глянул вскользь – непонятно, заметил или нет. Автократор, похоже, ни на что и ни на кого не обращал внимания. Все плаванье шагал и шагал по палубе, морщил высокий лоб, почесывал свинячий обрубок носа, перекатывал в голове свои думы. Больше половины его свиты скоро свалились с морской болезнью, лишь изредка выползали из трюмов под палубой поблевать за борт. А он – как железный! Перекусит наскоро или перемолвится со своими несколькими словами и опять вышагивает…
«Куда же все-таки бежит базилевс на этот раз?» – от нечего делать гадал капитан на протяжении всего плаванья. Вот и сейчас, стоя на палубе, Евдаксион опять задумался над капризами злой Фортуны (тьфу, пропасть адова, не хотел, а опять оскоромил себя язычеством!), которая даже всесильными правителями мира играет, как ребенок деревянными куколками. «А впрочем, его-то какое дело… – не в первый раз одернул себя капитан. – Только бы дойти, только бы дойти побыстрее и забыть все…»