Щурясь от солнца, варвар смотрел на жилистую шею вора и клочковатую поросль на его голове. «Похоже на то, что и он может оказаться моим сродственником. Теперь я у него должен украсть самое ценное? И что это будет? Даденный мною же кинжал? Старые судимости? Зарытый где-то клад? Что у этих нищих может быть ценного? Кром, помоги...»
Они повернули за угол, и в оглушительном сиянии дня Конан увидел колодец. Везунчик — пока нет, он двигался по памяти, на ощупь. Ему придется долго привыкать пользоваться одновременно ушами и глазами.
У колодезного сруба Везунчик вновь поднес руку к глазам, открыл веки. И постепенно стал отводить ладонь от лица.
— Не смотри на солнце — это такой яркий желтый шар наверху... — предупредил киммериец. — Хотя откуда тебе знать, что такое «желтый»... — Во рту вдруг пересохло. Захотелось забраться в колодец и окунуться в ледяную воду.
На солнце Везунчик не смотрел, но увидел простершийся над головой голубой океан в белых пенистых клочках.
— Эт-то еще что такое?..
— Небо, — объяснил варвар. — Тяни на себя веревку, не стой.
— Я вырву «богам» их гнилогнои, — помолчав и не отводя взора от бездонной синевы над головой, тихо пообещал вор...
...Для варвара, уроженца горной страны Киммерии, вскарабкаться по такой стене было не просто легко, а легко до удовольствия. И удовольствие было бы вдесятеро большим, если бы не палящий зной. А ведь еще не полдень. Да, денек обещает быть жарким, во всем смыслах...
Прежде чем оседлать гребень, Конан сторожко огляделся, то и дело утирая пот с лица. Солнце жарило как горн кузнеца. «Что ж такое, не заболел ли я? — с беспокойством подумал северянин. — По ночам в клетке было прохладно, неужели продуло?..»
Они находились с противоположной Воротам стороны, потому его ничуть не удивило отсутствие кого бы то ни было в обозримой близи снаружи Обители. Теперь на колодезной веревке предстояло втаскивать Везунчика. Конан как смог объяснил, что от того требуется, но вот что выйдет на практике...
А вышло так, что киммериец был весьма удивлен. Вор по имени Везунчик, который, по его собственным уверениям, преодолевал только стены города по пояс высотой, вскарабкался наверх, как белка по стволу. Будто что-то ему подсказывало, куда поставить ногу, за что ухватиться. Веревка оказалась, в общем-то, и не нужна.
А спуск прошел еще проще, чем подъем.
— Куда теперь? — с опаской спросил Везунчик по ту сторону Обители.
Конан посмотрел на небо, в котором разливалась невыносимое сияние, и представил себе, что видит его впервые в жизни.
Представлялось с трудом. Зато прекрасно было понятно желание вора расквитаться с «богами»...
И в самом деле: куда теперь? Погоня за беглецами продолжается, «боги» в ярости, слепые, но великолепно слышащие горожане все вышли на охоту за еретиками, а прозревший Везунчик для варвара сейчас только обуза: Везунчик сейчас — больше чем когда-либо — похож на слепого котенка...
Но и расставаться с ним нельзя, — пока Конан не выяснит, что именно является для него самым ценным в этой жизни.
Впрочем, северянин уже и сам догадывался — что. Он просто гнал от себя эту мысль.
Зрение, вот что. Нет сомнений.
Дав, он теперь должен отобрать у Везунчика глаза, чтобы вернуться обратно и вернуть себе мужество.
Но...
Но ведь один уже прозрел. Камень уже сдвинулся с горы и вот-вот неминуемо покатится вниз, увлекая за собой десятки и сотни других камней и камушков. Превращаясь в такой камнепад, перед которым не устоит ни один бог. Еще немного, и сдержать лавину будет уже невозможно. Еще немного...
Солнце печет, обливает потоками кипящего воздуха...
Да пропади ты пропадом, бог по имени Бел, не до тебя сейчас...
— Послушай меня, — решился наконец киммериец и повернул к вору блестящее от пота лицо. — Посмотри на меня, Везунчик. На мои глаза. Глаза — а не гнилогнои. Вот эти веки у тебя и у других были просто-напросто зашиты «богами». Как швея зашивает дырку на платье. Только это не дырки, Везунчик, совсем не дырки. Это — величайший дар богов. Настоящий богов, а не тех подонков, которые возомнили, будто могут быть равными богам. Ты сможешь взять острый нож и разрезать жилы. Осторожно разрезай, дотронешься ножом до самих глаз — выколешь их. Тогда люди останутся слепыми навсегда. Иди в город, где сейчас, я уверен, нет ни «богов», ни стражников. На тебя никто не обратит внимания. Им нужен только я. Только меня они сейчас боятся. Про тебя, я думаю, они уже забыли. И не вспомнят, потому что я уведу их за собой...
— Но... — ошарашено встрепенулся вор.
— Не перебивай!!! — крикнул Конан, чувствуя, что вот-вот свалится от жары в унизительный обморок. — Я отвлеку их. А ты расшивай глаза. Сначала тем, кому ты доверяешь, потом... Ну, потом все пойдет само собой. Только делай так, как делал я. Начинай в почти полной тьме, прибавляй свет постепенно. Ни в коем случае сразу не выводи на улицы. Уверен, все у тебя получится. Ты — вор, как и я, ты знаешь, где в городе можно спрятаться и от стражников, и от «богов», переждать, — и вновь заниматься делом. И к концу дня, я уверен, власть «богов» закончи...
Он запнулся. Пошатнулся, еле устоял на ногах и ухватился за плечо Везунчика. Закрыл глаза. Нестерпимо яркое солнце прожгло своими лучами его череп, и теперь мозг расплавлялся, вытекал тонкими дымными струйками через нос, уши, рот... Да что происходит?!
— А как же я? — донесся из бесконечного далека голос Везунчика. Словно потерявшийся ребенок зовет маму. — Ты меня бросаешь?..
— Послушай...
— Нет, это ты послушай! — со слезами в голосе заорал вор. — Это ты не перебивай! Ты посмотри на меня! Ты открыл мне гнило... глаза, а теперь хочешь бросить меня одного? И что мне делать с этими проклятыми глазами, а?! Я поверил тебе, я пошел за тобой, а ты? Ты бросаешь меня! Будь ты проклят, Конан из Киммерии! Уж лучше бы я остался прежним! У меня не было ни дома, ни семьи, ни богатства. Единственное, чему я верил, были наши Боги, милостивые и справедливые. А ты отнял у меня последнее: мою веру. Вор, ты отнял все, что у меня было — и теперь бросаешь меня!!! В кого мне теперь верить, а?!
«Верь в себя», — захотелось ответить Конану, но он не смог. Потому что у него не было языка.
Он попытался открыть глаза, но тоже не смог. Потому что у него не было и глаз.
Не было рук, ног, тела. Проклятое солнце сожгло его дотла, испепелило, а пепел разметало по Вселенной.
Потом солнце превратилось в исполинский, ослепительно белый гонг и ударило само в себя.
На излете дребезжащего, нечеловечески громкого звона варвар уловил едва слышный вопль Везунчика: «Ко-о-она-а-а-н!!!», и сам превратился в ничто, в полуденную тень, в полуночную тишину...
Он отнял самое ценное, что только было у вора: его веру.
А если б он упал с высоты?.. Но, на его счастье, ниоткуда он не падал... Не успев разобрать что вокруг, во что он угодил, Конан почувствовал, как скользит. Едет на заднице по чему-то наклонному, осклизлому и узкому. Слева, справа и впереди в глаза ударила зелено-коричневая мешанина. Заплечные ножны за что-то зацепились, их ремень натянулся, врезаясь в кожу, послышался треск. Конан разбросал руки, ноги согнул в коленях, останавливая скольжение пятками...
И задержал себя. Правая рука запуталась в переплетении каких-то то ли нитей, то ли трав, нога уперлась в выступ или нарост.
Вот теперь стало возможным оглядеться. Посмотреть вверх, вниз и по сторонам.
— Тринадцать армий вонючих демонов и Нергалий хвост в придачу!
Во всем, докуда пробивался взгляд, обнаруживались одни лишь стволы, ветви, листья и оплетающие их, как плющ ограду, бесконечно длинные растения, подобные которым в Черных королевствах называют лианами. Ничего больше. Куда ни глянь — конца-краю нет древесам и листьям. Впрочем, нет, есть кое-что еще. Наверху, откуда проникал скудный свет, взгляду удалось нащупать синие лоскутья неба. А еще вокруг копошилась мелкая жизнь: по коре сновали жуки, меж сучьев плели свои сети пауки, по листьям ползали гусеницы и улитки, с ветки на ветку, щебеча и чирикая, перепрыгивали пичуги. Конан заметил небольшое дупло, из которого высунулась мордочка небольшого зверька, вроде белки, и тут же от беды нырнула обратно...