Не прошло и минуты, как я уже сидел, сжимая в руках горячую чашку (из-за промокшей насквозь одежды я порядком продрог, и потому пытался хоть как-то согреться), и глядел в окно: разноцветные огни и полуголые девушки ночного заведения меня не привлекали.
Напиток обжигал не столько температурой, сколько горечью, точно так же, как мысли обжигали душу.
Я размышлял о том, что скоро наступит рассвет, я заберу Ричарда из лицея и отвезу к Нике. Ведьма погрузит его в недолгую кому, после которой Рич уже обо мне и не вспомнит. И больше никогда не наберет мой номер, никогда не улыбнется, никогда не будет сидеть, завернувшись в плед, и слушать мои истории.
Он просто уйдет из моей жизни. Навсегда. Как Фригга. И что бы я ни говорил о том, что другого выхода нет, сердце ни в какую не желало мириться с этим. «Я и так уже потерял достаточно близких! — никак не унимался внутренний голос. — Почему теперь я должен потерять еще и ребенка?!»
Да, Рич был последним островком света посреди океана тревог, сомнений и страхов, а теперь и его должны поглотить холодные волны.
«Вот вечно ты жалеешь одного лишь себя, — мелькнула вдруг мысль, пропитанная язвительностью, сарказмом и даже искренним отвращением. Даже Рэй никогда не разговаривал так презрительно. — Бедный-несчастный, всеми покинутый и одинокий — какая трагедия! А попробуй хоть на минуту отбросить самовлюбленность и подумать про Ричарда. Скажешь, спасаешь его от огненных, принося в жертву родительские чувства? А ты хоть раз задумывался, что после этой твоей операции не только ты потеряешь Ричарда, но и Ричард потеряет тебя?»
Осознание этой вполне очевидной истины на какое-то время повергло меня в замешательство. Конечно, я всегда понимал это, но только сейчас отважился признаться в этом себе. Мой поступок сломает ребенку жизнь — отрицать было глупо.
Я собираюсь принудительно сделать с Ричардом то, чего так не хотела для себя Сьюзен — вместе с воспоминаниями забрать у него частичку души, очень важную. И потом, у Ричарда ведь нет никого, кроме меня. Совсем никого. Бесчувственную красноволосую ведьму, на попечение которой я собираюсь оставить сына, в расчет можно не брать.
И каково ему это будет — очнуться и с ужасом осознать, что он — один посреди необъятной вселенной, такой холодной и равнодушной к его проблемам и страхам. Мне, взрослому и видавшему виды человеку, и то больно с этим мириться, а ведь Ричард — совсем еще ребенок, его душа такого не вынесет! Вспомнить хотя бы, как сильно он мучился после смерти Сэма и Кайсы, и я, хоть и с большим опозданием, спас его, доказал, что он не один… чтобы потом безжалостно бросить на космической станции, не оставив после себя ничего, даже воспоминаний.
От таких мыслей подступала тошнота, и чувствовал я себя мерзко: точно жирный зеленый слизень ползает взад-вперед по горлу, обжигая его своим желчным ядом.
«Я собираюсь бросить ребенка, оставить его одного, без помощи и поддержки! — крутилась мысль, словно заевшая кинопленка. — И как сложится его жизнь, если никто не будет оберегать его от бед и предостерегать от необдуманных решений? Что его ждет? И сможет ли он не сломаться? А если ударят эмоции, он натворит глупостей, и никто его не остановит, никто не образумит и не успокоит?»
Все-таки одиночество — страшная вещь, особенно в столь юном возрасте. Оно и вправду может свести с ума — мне ли не знать, какие чувства испытываешь, понимая, что всему миру на тебя наплевать.
Конечно, я мог бы подыскать для Ричарда какую-нибудь любящую семью, но это было слишком рискованно: во-первых — ненужные вопросы, во-вторых, неподготовленные родители могли нечаянно сболтнуть ему правду и все испортить, в-третьих — Ричард чересчур необычен, чтоб отдавать его на воспитание простым людям. Зато Ника — вполне подходящий кандидат. И пусть она не окружит мальчика теплом и заботой, зато и не наломает дров.
И все равно было стыдно и мерзко. Я чувствовал себя наихудшим отцом, какого только можно вообразить. Если бы меня так бросили, я бы никогда не простил, и оправданий бы слушать не стал.
У меня и так немало грехов перед Ричардом: как ни крути, на моей совести смерть его родителей, а потом он месяц проторчал в далеком прошлом, ожидая, когда я его вытащу. Теперь еще и это. Ну почему, почему этот ни в чем не повинный малыш с волосами Сэма и глазами Кайсы должен все время из-за меня страдать?! Ведь я так люблю его, так хочу, чтобы он прожил светлую жизнь, полную радости и тепла! И я пытаюсь, все силы прикладываю, чтобы ему эту жизнь обеспечить, но выходит из рук вон плохо, и в результате я только даю ему новую почву для переживаний. Почему я такой неправильный, почему в корне гублю все, за что ни возьмусь?
Я знал, если после операции Ричард каким-то чудом узнает правду, он вновь меня возненавидит. И правильно, в общем-то, сделает. Но что поделать, если нет выбора?
«Ты можешь сказать ему правду, — разумно заметил внутренний голос. — Можешь поставить его перед выбором, как Сьюзен, и позволить ему решить самому».
«Нет», — тут же отбросил я эту мысль, решительно поставив опустевшую чашку на стол.
Ричард ещё ребенок, и ставить его перед таким выбором бесчеловечно. В таких случаях выбор должен делать попечитель.
И я этот выбор сделал: Ричард будет жить. И пусть ему придется несладко, возможно, однажды он найдет ту дорогу, что приведет его к счастью. Шанс маленький, но все же он есть. А если Рич погибнет, то его не будет вовсе. За шанс надо бороться.
Я твердо решил, как буду действовать, и все равно было совестно перед ребенком. Да уж, заманили меня демоны в ловушку: какой бы выбор я ни сделал, он неминуемо принесет боль и несчастье! Хоть головой об стену бейся.
Мне и в самом деле вдруг захотелось что-нибудь разбить, и я даже начал оглядываться по сторонам в поисках подходящего предмета, но тут, к счастью, неожиданный писк коммлинка отвлек меня от яростного порыва.
— Да, Тор, слушаю.
Я старался, чтобы мой голос звучал расслаблено и спокойно, потому что заботливый вопрос брата: «Ты в порядке, Локи?», взбесил бы меня лишь сильнее. Я не хотел обсуждать с Тором своё состояние.
— Хочу принести соболезнования. Я… уже в курсе, что случилось со Сьюзен. Такое ужасное совпадение: сперва моя жена погибла, теперь твоя девушка.
— Это не совпадение. — Я решил, что уж кто-кто, а Тор знать обязан. — Это атака.
— Атака? Но кому могла насолить Джейн?
— Она никому не насолила, равно как и Сьюзен. Все беды — из-за меня. О да, теперь ты можешь сорвать на мне свою злость — я один виноват в твоем горе! Впрочем, ничего нового!
— Я в это не верю. Причем тут ты?
— Демоны меня прокляли, и теперь всех близких мне людей забирают огненные люди — что-то вроде их прислуги.
— Куда забирают?
— Ты лучше спроси: «откуда». Из этого мира. Убивают, попросту говоря. Всех, кому я дорог. Эти уроды забрали Джейн, Сьюзен, и теперь нацелились на Ричарда…
— Ладно, с последними двумя ясно: Сьюзен — твоя возлюбленная, Ричард — ребенок, но как в эту компанию попала моя жена?! Каким боком она попала в число самых близких тебе людей? Или… — Тор на мгновение замолк, — ты с Джейн за моей спиной…
— Нет, что ты, между нами ничего не было, — поспешно возразил я, недоумевая, как Тору пришла такая нелепая мысль, и одновременно понимая, что ситуация действительно странная. — Ты же знаешь, я никогда в жизни не стал бы… Да я её вообще пару раз видел, и то мельком.
— Согласен. Не похоже это на тебя. Но почему тогда огненные выбрали её первой жертвой, если забирают они только тех, кому ты дорог?
— Понятия не имею. Может, все это время твоя дражайшая супруга была тайно в меня влюблена?
Это я сказал, чтобы отомстить брату за его подозрения.
— Не мели чепухи! Джейн не такая.
— Вот и я не такой.
— Знаю. И верю, что между вами не было интрижки. И вопрос остается открытым: почему пострадала Джейн? За что?
— Будь я Никой, сказал бы, что сейчас уже все равно, но я понимаю: тебе это важно. Если будут идеи, я обязательно сообщу. Но даже не сомневайся: виновен буду я, так что сорвись лучше сразу. Поверь, мне уже хуже не будет.