Да, я был вне физической оболочки. Это совсем не пугало, а даже радовало — я словно избавился от груза, который долгие годы висел на плечах тяжким бременем. Даже странно, что раньше, находясь в собственном теле, я даже не думал, что это сродни заточению. А сейчас вдруг пришло осознание, и вместе с ним — безграничное счастье.
Я стремительно летел над океаном, глядя, как сверкают его спокойные воды на солнце. Летел и знал, что в любой момент могу увеличить скорость. А потом еще, и еще. И даже скорость света не станет пределом.
Миновав океан, я очутился посреди какого-то города, явно заброшенного и безлюдного. Ветер играл пустыми бутылками, гоняя их по дорогам, заглядывал в настежь распахнутые окна, словно надеясь найти в залитых светом комнатах хоть кого-то, поднимал в воздух клубы пыли, создавая из нее причудливые завихрения.
Я последовал за ним в одно из зданий и оказался в огромном ступенчатом зале, где стояло множество кресел, а внизу находилась сцена, скрытая тяжелым занавесом. Я попытался вспомнить, как называется это место, но нужное слово — «театр» пришло на ум не сразу. Оно будто осталось в прошлом, как и все остальное, связанное с цивилизацией. А зачем держать в памяти то, что уже не вернется?
Стулья не пустовали — их занимали безжизненные тела, совсем свежие, не разложившиеся. Зал был переполнен трупами, одетыми в вечерние платья и дорогие костюмы, трупами с элегантными галстуками и манжетами, трупами с толстыми кошельками и кредитными картами, которыми уже никто и никогда не воспользуется.
Думаете, жуткое зрелище? Нет, не сказал бы. Меня не впечатлило. Ведь я заранее знал, что так будет. Апокалипсис, устроенный мною. Тихий, аккуратный апокалипсис, без паники, стихийных бедствий и столкновения планет. Люди просто закрыли глаза, чтобы в очередной раз моргнуть, и уже не смогли открыть их вновь.
Я кажусь монстром? Это не так. Я не монстр, просто не человек. Не один из тех, чьи трупы медленно гниют повсюду. Представьте, что в мире вдруг вымерли все муравьи, и ваши чувства по этому поводу, тогда, возможно, поймете.
А моя прошлая жизнь в человеческом теле вдруг показалась до абсурдности мелочной и нелепой. Из-за чего я страдал? Из-за ссоры с такими же букашками?
Теперь, сотворив апокалипсис, я ощутил свободу. Не только от тела, но и от общества, за долгие годы накопившего тонны грязи, глупости, злости и предрассудков. Я освободил от этих паразитов весь мир, который наконец-то вздохнет полной грудью.
Мир быстро залечит раны: заводы и фабрики, на протяжении столетий безжалостно отравлявшие воздух, утонут в причудливом сплетении вечнозеленых лиан, а руины станут прибежищем для певчих птиц и мелких зверьков, которые, возможно, достойны этого больше, чем их «разумные» предшественники. Газеты и журналы, где написано столько гадостей и вранья, размокнут под первым дождем, который смоет всю ненависть, алчность и злобу, все плохое, что оставили после себя люди. И мир вновь обретет первозданную чистоту. А трупы… от них совсем ничего не останется. Все правильно, все по плану: туда им и дорога.
А я, оставшись в одиночестве, смогу делать все. Смогу заглянуть во все слои мироздания, начиная от атома и кончая черными дырами, смогу разгадать его тайны, понять, как он устроен, чтобы потом иметь возможность его изменить. Занятие на ближайший миллион лет у меня определенно имелось.
Но это все будет потом, когда я освоюсь, забуду прошлое и привыкну к своей новой сущности. А пока я просто летал, разглядывая планеты и восхищаясь их красотой. Вот густая, непроходимая (для человека, но не для демона) тайга, вот занесенная золотистым песком пустыня, вот солнце встает за горными кручами, но… что это?
***
Я вздрогнул и открыл глаза. Еще пару секунд перед взором стояли заснеженные вершины, но затем картина сменилась другой, менее живописной и вдохновляющей.
Однотонный металлический потолок заставил меня спуститься с небес на землю. Я осторожно пошевелил затекшей рукой, которую тут же пронзила боль — никак вывих или, того хуже, перелом. Да, я снова был в своем теле — хрупком, ненадежном, ленивом куске мяса, с судьбой которого по нелепейшему стечению обстоятельств связана моя собственная судьба.
Как все-таки хорошо было в сновидении. Никаких тревог, проблем, никакой боли… один лишь покой. На какой-то миг мне даже захотелось вернуться в сладкие грезы, но я передумал и остался в реальности — созерцать потолок, терпеть ноющую боль в конечностях и пытаться прийти в себя.
Все тело мелко дрожало, на лице выступил пот, сердце колотилось как после забега, а дышал я поверхностно и прерывисто, и потому прозвучавший сбоку вопрос «Что, кошмары мучают?» меня практически не удивил. Удивило другое — сам голос был до боли знаком.
«Ричард?!» — чуть было не сорвалось с губ, когда я, сев в кровати, увидел стоящего рядом подростка — такого же серьезного и взъерошенного, каким я привык его видеть. К счастью, я вовремя сдержал возглас, и парень представился сам:
— Ричард, — небрежно бросил он, протянув ладонь для рукопожатия.
Я усмехнулся — его пафосные замашки всегда меня забавляли. Как же ему хотелось казаться «крутым», равнодушным, взрослым… чтобы никто не увидел, как хрупка и изранена его чистая, детская душа. Но в этот раз усмешка была пропитана горечью — я вспомнил, что раньше он вел себя со мной естественно и открыто. А сейчас вновь взялся играть. Потому что я стал для него чужим.
— Локи.
Это слово я выдавливал, словно что-то неимоверно острое и холодное — будто шпагу проглотил, а теперь достаю, но не медленно и осторожно, а единым резким рывком.
— Так это ты дворец на Заре разрушил? — спросил Рич и, не дожидаясь ответа, вынес вердикт: — Что ж, не хило.
— Так мы на Церере?
Что-что, а обсуждать последние происшествия, тем более с Ричардом, мне не хотелось.
— На ней самой. Тебя и твоего напарника доставили сюда подчиненные Ники. Обоих в бессознательном состоянии. Странно, что они вообще полетели вас спасать. Обычно они таких благородных миссий не затевают.
— Как Рэй? Пришел в чувство?
— Понятия не имею, — Рич безразлично дернул плечом. — С ним Ника разбирается. А меня попросила тут подежурить.
— Класс!
Я почувствовал, что готов разбить Нике нос за подобные эксперименты. Сводить меня и Ричарда после того, как ребенку изменили сознание… Она что, не понимает, чем это может быть чревато? Ну разумеется, ей интересно, что из этого выйдет, а на нас, на наши чувства как всегда наплевать.
Я уже смирился с тем, что потерял Ричарда. Я отпустил его навсегда. И что же? Не прошло и пары дней, как он снова передо мной. Такой знакомый, родной, и в то же время уже совершенно чужой. И если вы думаете, что подобная встреча приятна, вы заблуждаетесь. Одно радует — сам Рич ничего не помнит, и этот разговор не причинит ему боли.
— Ага, вот и я о том же, — неожиданно поддержал меня парень. — Можно подумать, у меня своих дел нет! Два чертежа незакончены, четыре устройства в ремонте, и надо дочитать, наконец, справочник по современной технологической номенклатуре, а я чем занимаюсь? Торчу с каким-то инвалидом, словно сиделка-приживальщица!
— Эй, за инвалида ответить можно.
— Не бери в голову, — поморщился Рич, отмахнувшись.
— Это на твоем диалекте: «Прости меня, был не прав»?
— Ага, — согласился парень и тут же, встрепенувшись, спросил. — А чего это ты взялся меня воспитывать?
— Воспитывать? — Эта фраза запала в душу. Неужели я до сих пор вижу в нем своего ребенка и говорю с ним, как с сыном? — Я… Ладно, не бери в голову. То есть, извини, конечно.
— А знаешь, это прикольно.
— Что именно?
— Болтать с незнакомцем так, словно… сто лет друг друга знаем. На Церере ведь вообще поговорить не с кем.
— Как ты сюда попал?
Вопрос сам слетел с языка: мне очень хотелось понять, как теперь Ричард видит свою судьбу.
— У меня была тяжелая болезнь, и Ника сделала операцию, спасшую мне жизнь. Однако не обошлось без осложнений. Теперь у меня почти полная амнезия.