Но я не мог себе этого позволить. Ведь помочь Ричарду — означает вновь подвергнуть его опасности. И потому я был вынужден с отрешенным спокойствием глядеть ему вслед. Я и так наговорил лишнего. Теперь оставалось надеяться, что моя нечаянная поддержка не задержится в детской душе надолго и не повлечет за собой… привязанности.
«Ты монстр», — мысленно сообщил я Нике, когда механические двери, выпустив Ричарда, снова сомкнулись.
«Знаю».
«Не могла придумать что-нибудь, чтобы он не страдал? Нормальную историю, без предательства и боли? Хотя бы наподобие того, что было у нас с Тором, когда нам изменили сознание? Я не поверю, что у тебя не хватило мозгов! Ты просто не захотела думать и поступила гениально — стерла парню воспоминания, даже не заменив суррогатом, и объявила, что у него амнезия. Проще не придумать!»
«Именно. А как известно, чем проще механизм, тем он надежнее. Проект с суррогатом оказался провальным, в этом Фригга была права. Люди на подсознательном уровне все равно ощущают фальшивку, ощущают, что воспоминания не настоящие. Вспомни свои ощущения. Ты с первого же дня начал подозревать обман. Скажи, нам нужно подобное с Ричардом? Нужно, чтобы он пытался вывести всех на чистую воду?»
«Нет», — возразил я, прикрыв на мгновение веки.
«Поэтому я и поступила проще. Ричард знает, что он ничего не помнит, и это — правдивые знания. Пичкать его мозг подделкой было рискованно. Так что я поступила разумно».
«Как и всегда. Только Ричарду от этого не легче. Он страдает, это за милю видно!»
«Хочешь, чтобы я с ним нянчилась и читала ему сказки на ночь?»
— Лучше заткнись.
Эту фразу я нечаянно произнес вслух, очень тихо, но угрожающе.
— Ты не в себе, Локи.
Ника перешла на вербальное следом за мной.
— Именно. — Я говорил сквозь плотно сжатые зубы, и, наверное, это звучало странно. — И горе вам всем, если сейчас я не выдержу и сорвусь.
— Тебе тоже мало не покажется, — заметила Ника, присев рядом со мной. — Так что возьми себя в руки: это важно. Все-таки, если тебе довелось владеть артефактом, надо либо держать чувства в узде, как это делала Фригга, либо…
— …вовсе от них отказаться.
— Думаешь, я лишила себя эмоций только из жалости к своей нервной системе? — Ника глянула на меня, и на миг в её ледяных глазах будто сверкнуло что-то, от чего меня пробрало дрожью.
— Ну, Криста мне так говорила.
— Криста? Что она знала? Хотя, эта причина тоже сыграла роль. Мне ужасно хотелось освободиться от самой себя. Я с детства была ранимой. Все находило отклик в моей душе. Редкий день проходил без того, чтоб на моих глазах не блестели слезы. Меня задевало все, и я не могла спокойно смотреть на несправедливость, даже если она не имела ко мне отношения. И у меня никогда не было друзей: тяжело общаться с девчонкой, которая в любую секунду может расплакаться. Только сестра всегда была рядом. Говорила, что понимает меня, что сама все чувствует и переживает. И потому, когда она меня бросила, я пришла в отчаянье. Но я выбрала этот путь не только, чтобы мне стало легче. На это была более веская причина.
— Какая?
От такой откровенности у меня перехватило дыхание. Когда Рэй вспоминал своё прошлое, его можно было понять — все-таки он человек. А Ника всегда казалась скалой, твердой и непреступной. И я даже на миг не допускал мысль, что настанет день, когда она заговорит со мной о личном, расскажет свою историю.
— Приняв артефакт, я на себе испытала всю его мощь. Ты сам владеешь Пересмешником и потому знаешь, что происходит, когда перестаешь себя контролировать.
— Артефакт тоже выходит из-под контроля и творит то, что велит ему твое сердце. А ты не можешь его остановить, и вынужден просто наблюдать за этим кошмаром.
— И чем сильнее эмоции, тем сильнее последствия. А теперь представь, что мог натворить артефакт, подпитываясь моими чувствами, учитывая, что я так легко теряла контроль. Темный артефакт, вдобавок ко всему прочему.
— Это было бы… — Я задумался, подбирая нужное слово.
— Убийственно. Выйдя из себя, я могла бы сотворить жуткие аномалии, остановить которые не сумела бы даже Фригга. Я могла бы уничтожить несколько планет, могла бы навлечь беду на всю галактику. Я не хотела этого, и потому стала бесчувственной. Да, я могу убить, когда мне это выгодно. Но я не разрушаю ничего просто так, чтобы снять напряжение — у меня его не бывает. Моя бесчувственность — сдерживающий механизм. Отказываясь от эмоций, отказываясь от нормальной жизни, я спасала всех вас от последствий моих истерик.
— Ого. Не знал, что все так…
— Я рассказала это к тому, чтобы ты понял, насколько твои срывы опасны для окружающих. Особенно сейчас, в преддверии апокалипсиса.
— Я в курсе! Фригга мне все время пыталась это вдолбить!
— Видимо, она потерпела фиаско.
— Послушай, я не знаю, что произошло на Заре! Не спорю, я могу психануть, но не до такой степени! Не знаю, что на меня нашло, хоть убей.
— Никто не знает наверняка. Но нам удалось приблизиться к истине.
— Точно. — Механические двери вновь бесшумно разъехались, на сей раз для того, чтоб пропустить Рэя — как мел белого, изможденного, но все же живого. — Я ничего не пропустил?
Его нарочито бодрый и беззаботный тон ужасно диссонировал с внешностью.
— Ничего существенного. — Я попытался подыграть Рэю и поддержать вальяжную интонацию. — Была парочка драматичных сцен, но ты все равно их не любишь.
— Да у меня талант приходить вовремя! Итак, долгожданный разбор полетов! Ты ж на Заре покоя мне не давал: что, как да почему.
— Может прекратишь болтать, и объяснишь, как вышло, что я разгромил дворец и не заметил этого?! Я словно отключился на какое-то время, а мое место занял кто-то другой…
— Это все из-за демонов, — сказала Ника, поднявшись на ноги. — Из-за приближения апокалипсиса.
— Честно говоря, там мне казалось, что апокалипсис уже настал.
— Это было что-то сродни репетиции, — произнес Рэя, небрежно прислонившись к стене. — Твое сознание уже готовится к грядущим событиям, постепенно преображаясь. По этой причине ты становишься еще более нервным и уязвимым, чем в норме. Крыша, как говорится, тронулась.
— Это я давно за собой заметил. Но мне-то что делать, чтоб оттянуть судный день?
— Ты знаешь ответ, — сказал Рэй серьезно. — Мы это обсуждали.
— Неужели? — Я нахмурился, пытаясь вспомнить. — Нет, ты что-то напутал. Ты же об апокалипсисе узнал только сегодня.
— Да причем тут твой апокалипсис? Этот принцип применим ко всему. «Волшебной таблетки» не существует. И путь здесь один — бороться с собой, сдерживаться, не давать чужеродным видениям захватить над тобой контроль. Вспомни, как тобой завладели демонические силы. То, что происходит сейчас — примерно то же, но в разы страшнее. Так что дата апокалипсиса зависит не только от Огненных и прочих демонических заморочек, но и от твоей воли. Пока ты не сломаешься и не поддашься их воздействию, они ничего не смогут. Ты — последняя стена, что может сдержать их мощь.
Эти слова навели на мысль, как это страшно — быть последним. Страшно осознавать, что если падешь ты, общее дело будет провалено. Но, с другой стороны, это придает сил.
Я как-то давно прочел короткий рассказ «последний солдат».
Малочисленная группа бойцов отстреливалась от наступающего противника, который превосходил их числом. Молодые парни, курсанты. Они держали последний пост, за которым был город. Пост, за которым были их семьи, родители, дети. Все, что было им дорого. Ради чего они бились. Но враг все наступал, и ребята падали, сраженные пулями. Все сражались отчаянно и храбро, но перед смертью не устоишь.
В конце концов, остался только один, а противников было десять. Парня ранили так, что он должен был упасть замертво, но он держался, просто не позволяя себе погибать. Потому что знал — если упадет, оборона будет прорвана, и больше никто не защитит стариков и детей. Он совершил невероятное — уложил всех противников, и только после этого сомкнул веки. Умер с чистой совестью, зная, что, когда к врагам придет подкрепление, мирные жители уже уйдут в безопасное место.