Талавайн пригнулся к шее жеребца. Ветер играл распущенными волосами эльфа. Щеку ласкала теплая кожа. Он чувствовал ток крови под шелковистыми волосками, безумное сердцебиение жеребца, так же наслаждающегося разудалой скачкой, как и он. Узкая лесная дорожка вывела его на поляну, на которой возвышался роскошный особняк. Но здесь природу обуздали. На подстриженной траве, казавшейся слишком зеленой для этого времени года, не было ни единого золотого листка. Но, возможно, он слишком много времени провел в королевствах, где безжалостное солнце слишком быстро заставляло пожелтеть любую зелень.
Неподалеку от дома стояли вишни в цвету. Теперь Талавайн отчетливо ощутил множество заклинаний, сплетенных для того, чтобы подчинить естественное течение времени желанию хозяина дома. Он едва не забыл о том, как сильно его отец любит игры, как много для него значит возможность подчинять себе все вокруг. Это было одной из причин того, почему больше века тому назад он сбежал в Голубой чертог. Тогда он хотел убежать от тирании. А теперь это было единственным местом в Альвенмарке, куда он мог пойти. В любом другом месте его схватят. И именно его отец-тиран, тень, лежавшая на всем его детстве, утратил эту власть над ним навеки. Поэтому он и приехал сюда. Талавайн не знал, поможет ли ему Солайн. Он был уверен лишь в том, что надеть на него путы князь не сможет.
Из-под копыт жеребца брызнула мелкая белая галька, заставляя перейти на более спокойный бег. Под колоннадой левого крыла имения показались два силена — козлоногие бездельники с густыми бородами и зелеными, как лес, глазами с хитрыми искорками. Один из них бросился к усыпанной галькой дорожке, чтобы принять поводья его вороного.
— Позволишь поставить твоего коня в стойло, господин?
Талавайн невольно усмехнулся. Называть его господином и при этом обращаться к нему на «ты» было необычайно деликатно для силена. Должно быть, таково влияние отца, который, без сомнения, так же навязал свою волю обоим забиякам, как и природе окружавшей дом поляны. Когда он был здесь в последний раз, оба они еще не состояли у отца на службе. Это было, пожалуй… лет четырнадцать назад.
«Да, именно столько времени я здесь не бывал», — ошеломленно подумал он. Время пролетело незаметно.
— Вытри его насухо и дай немного овса, — приказал Талавайн, спешиваясь. Он вошел под колоннаду и махнул рукой второму силену. — Отведи меня к князю Солайну.
Козлоногий смерил его мрачным взглядом.
— Думаю, князь не в настроении принимать чужаков. Он уединился. А просителей он будет принимать завтра.
— Доложи, что к нему на прием явился его сын Талавайн, возможно, он смилостивится.
Силен сдвинул кустистые брови и подозрительно оглядел его с ног до головы.
— Ты не умер?
Талавайн улыбнулся, оглядывая себя.
— Судя по всему, нет.
— Но все… — Силен запнулся, мгновение боролся с собой, а затем продолжил: — Конечно, твой отец примет тебя, молодой господин.
Он развернулся и, стуча копытами, побежал в южное крыло. Там он открыл дверь, ведущую в длинный коридор, и остановился.
— Ты найдешь отца в маленькой библиотеке за танцевальным залом. В это время дня он всегда там, смотрит на море. Возможно, лучше будет, если ты сам пойдешь к нему, молодой господин. Скорее всего, он не поверит мне, если я сообщу о твоем прибытии.
Похоже, отец стал еще худшим тираном, раз силен так его боится. Козлоногий слуга поклонился, и Талавайн вошел в коридор. Залитый светом коридор, тянувшийся почти вдоль всего южного крыла, насчитывал почти тридцать шагов в длину. В стенных нишах стояли статуи, работы лучших мастеров Аркадии. Талавайн обнаружил две новых статуи, добавившиеся с его прошлого визита. Одна изображала согнувшегося атлета, растягивавшего мышцы на ногах. Вторая — охотника с опущенным луком. Оба — обнаженные мужчины.
Усмехнувшись, он вспомнил комментарии двух своих младших сестер по поводу обнаженных мужчин. Как они хихикали и краснели. В детстве они часто играли здесь в прятки и при этом прятались за постаменты статуй. Как-то раз его младший брат случайно отломал палец мраморному кобольду. В наказание за это их отец, Солайн, на три дня запер его без света в фамильном склепе. Все просьбы и мольбы не могли заставить его изменить решение. Когда Асфахаль отсидел наказание, его было не узнать. В тот же день он нарочно отрубил руку одной из самых любимых статуй отца. После этого украл коня и навеки ушел из дома. Ему было всего семнадцать. Еще совсем ребенок, поскольку обычно эльфы покидали отчий дом примерно после пятидесяти, чтобы начать собственный путь.