— Эти на халяву не пернут! Дарма не спустят мокроты. Раз их нет, не обломилось загробить суку! Коль лажанулись, значит — в мусориловке. Либо их Седой пришил! — предположила, ухмыляясь.
— Захлопнись, лярва! — цыкнул на нее пахан. Задрыга умолкла на время.
— Если б засыпались в лягашку, мы давно бы пронюхали о том от фартовых. Вон о Занозе и Фингале — враз вякнули, — глянул в сторону стремачей Пижон.
Малина сумела вытащить их из Орловской тюрьмы. Скентовавшись с местными стопорилами, взяли в кольцо машину, возившую на допрос, перебили охрану и вытащили стремачей. Но о Таранке и Боцмане молчали белорусские фартовые. И Шакал вздумал послать в дело новых кентов. Уж если Таранка и Боцман попали в милицию или их убил Седой, то хоть эти управятся с сукой, заодно разнюхают, куда подевались двое законников.
— Если слиняли к другому пахану, не фалуйте вернуться. Им кайфовей допереть, где дышать файно. И если они не пришили Седого, замокрите стукача и ходу в малину! Коль загремели в тюрягу Боцман с Таранкой, достаньте их. Но после Седого! И не тяните резину! Нам в гастроль пора давно! — говорил Шакал.
— Если попухните на паскуде, с законниками передайте, мол, в лягашке канаем! Тогда я сам возникну! — пообещал кентам.
Фартовые, приехавшие в Смолевичи, решили не идти по следам Боцмана и Таранки. От местных алкашей, толпившихся у пивбара, услышали все, что их интересовало. Не поскупились на угощенье. Бухари и развязали языки. Слух о гибели двух воров в зимовье давно облетел весь поселок. Об этом узнали даже дети, пьянчуги, от «декабристов» — отбывавших по пятнадцать суток в вытрезвителе.
Законники никогда раньше не бывали в таком лесу и, оказавшись отрезанными от человечьего присутствия, насторожились, шли с оглядкой. Знали, у Седого самый отдаленный участок и разделаться с кентом им никто не помешает накануне выходного.
Законники хорошо ходили на лыжах, и потому мороз их не пугал. Пройдя полпути, они остановились перекурить. Обговорили, что не станут поджигать Седого. Поскольку огонь, и дым в лесу привлечет внимание поселковых и милиции. А обратный путь — не близок, можно попасть в лапы ментов.
— Надо глянуть, чтоб не слинял козел через сарай из хазы. Пристопорить враз, падлу! И ожмурять с кайфом — пустить на ленты. Потом выкинуть из хазы! Волкам на хамовку! Пусть кайфуют досыта! — смеялся Теща.
Когда до зимовья оставалось не больше километра, Буратино заметил тень мелькнувшую за кустом. Сказал фартовым, те громко рассмеялись:
— Ты, что, кент! Какая тень? Шмар тут не водится, кабаки далековато! Седой кемарит, как хорек! Боцман с Таранкой? Так они и в жмурах — нам помогут! А волки на троих хвост не подымут. Многовато! На одного наехали б. Да и что волки? Мы борзее их! Пусть они ссут с нами нюх в нюх срезаться! Мы им враз кентели отгрызем! — хохотал Теща.
Но вот и до его слуха донесся легкий шорох. Сверкнули глаза двумя светлячками.
— Я тебе, блядь, постремачу! Чего шмыгаешь тут, пидер болотный? — ругнулся Циркач. И тут же услышал протяжный вой, совсем рядом, за сугробом.
— Ну, мудак! Только нарисуйся, пропадлина! Размажу, как лягавого! — пригрозил волчице и невольно ускорил шаг.
Циркач шел последним. Впереди — Теща. Но Буратино, оказавшись в середине, чаще всех оглядывался по сторонам. Хотя и смеялись над ним законники, что он хиляет, как у пахана за пазухой.
Ни Теща, ни Буратино не увидели, как из-за заснеженной коряги кинулся на Циркача волк. Он, словно отрезав от попутчиков, выскочил на лыжню. Оскаленный, с вздыбленной, заиндевелой от мороза шерстью, сбил с ног и тут же перервал горло человеку. Циркал даже крикнуть не успел. На звук падения оглянулся Буратино и заорал в ужасе. Но от сильного толчка в плечо упал и тут же был разорван молодою волчьей парой.
Теща, увидев, выхватил пистолет. Но волк — не человек! И раненый зверь не оставляет свою добычу, какую глазами уже съел. Три сильных волка окружили фартового. Тот выхватил нож из рукава. Но звери не отошли, не испугались. Они, рыча, приближались к человеку, загоняя в плотное кольцо, уводили в сугроб. Там легче расправиться. Все живое слабеет в мягком снегу, это знали волки и не спускали глаз с человека.
Тот тоже следил за ними, выжидая, какого замокрить первым. Он не понимал, почему эти зверюги не идут к тем, уже порванным кентам, не чавкают вместе с собратьями общую добычу. Он не знал, волки всегда уступают первый кусок волчицам. И лишь последний кусок достается самому сильному— вожаку.
Звери разрывали на части недавних кентов. Теща в ужасе увидел, как пожирают кишки из живота Буратино две волчицы. Вот и третья поволокла голову за сугроб.
На снегу — темные пятна крови. Волки спешат управиться до рассвета, рычат, огрызаются, Теща еле одолевал удушливый приступ тошноты. Он много раз видел разборки, сам размазывал. Но там были люди. Их смерть не была столь безобразна и страшна, столь паскудна!
— Чтоб вам из параши хавать! — стрелял он в волков. И лишь один, самый старый, получив пулю под лопатку, свалился замертво. Но тут же его заменили двое других, помоложе и посильнее.
Вот первый прыжок, толчок в плечо, челюсти щелкнули у самого горла. Но не достал зверь.
Теща опередил, всадил нож в бок, ему на руку хлынула теплая кровь. Зверь отполз на снег, поскуливая. В глазах погасли зеленые огни жизни. Хотел пожрать. За счет чужой жизни— продлить-свою. Но получилась осечка…
Теща смотрит на кентов, раздираемых зверьем. Вон чью- то руку грызет волчица, морда в крови, хруст костей далеко слышен. Он оглушает законника, отбивающегося от вожака. Тот силен и ловок, гораздо изворотливее своих собратьев. Несколько раз Теща едва устоял на ногах. Будь он не на лыжах, давно бы забрался на дерево. И там переждал бы звериный налет. Но как освободиться от креплений? Попробуй нагнись, волк тут же оседлает.
— Да пошел ты, пидер! — стреляет в вожака почти в упор. Волк свалился в снег боком. И законник понемногу начал отходить от жуткого места.
Волки, казалось, забыли о нем. Они пировали, измазав кровью сугробы и дорогу.
Теща решил сбежать. Но в это время над стаей заорала ворона. Ей тоже хотелось есть. И звери, заметив птицу, бросились отгонять ее от добычи, увидели, что вожак мертв, а добыча убегает.
Волки, забыв обо всем, бросились за Тещей. Тот одолевал последний подъем, когда зверье сорвалось в погоню.
Законник торопливо выскочил наверх, увидел дом Седого. Хотел забрать. Но волки уже взяли в кольцо.
Теща отбивался двумя ножами. Волки нападали со всех сторон, как кенты на разборке.
Вот еще одного запорол. Ножом горло проткнул. Остальные, будто законники, за своего кента отомстить вздумали. Насели со всех сторон. И вдруг со стороны зимовья грохнул выстрел. Волки мигом отступили от Тещи. Нырнули в кусты, наблюдая оттуда за людьми.
Теща, весь изодранный, измотанный до изнеможения, еле держался на ногах. Он как никто другой понимал, что Седой его спас от верной смерти.
— Кто будешь? — подошел лесник к законнику. Тот трясся, как в ознобе, и не мог сообразить, что ответить леснику.
— Зачем возник?
У Тещи в голове все перемешалось.
Что ответить? Вякнуть верняк? Пришьет на месте. Или смоется в хазу, оставив волкам. Стемнить? Но Седой не фрайер, допрет мигом.
— Не оставляй меня здесь, как кента прошу! — вырвалось невольное.
— Твои кенты вон в тайге притырились! Стремачат тебя! — нахмурился Седой.
— Пусти в хазу! Дай обогреться, оклематься малость, — просил Теща, забыв, зачем он тут объявился.
— Не хрен всякому пидеру у меня рисоваться! Как возник, так и хиляй обратно! — пошел лесник к избе.
Теща одубелыми пальцами вытащил пистолет. Навел на Седого. Отжал курок. Он щелкнул впустую.
Последнюю пулю пустил законник в вожака… Это он понял только теперь.
На щелчок курка оглянулся Седой. Усмехнулся криво, сказав горькое:
— На том свете передай кентам привет от меня!
— Седой! Пусти меня! — взмолился фартовый. И отстегнув лыжи, помчался к зимовью. Но лесник успел захлопнуть дверь перед самым носом вора.
Тот колотился в дверь изо всех сил, кричал на весь лес: