— Нас уже списали из жизни! В жмуры оприходовали! Да и мало кому удавалось с Колымы живьем свалить!
— А где же этот фраер теперь? Куда он делся!? Откинулся? — перебила Капка.
— С чего бы это? Переживший Колыму на холяву не ожмурится! Живой он, как падла, наш Ян! И нынче канает неплохо! Но уже не так доверчив, как прежде, к людям! Не всякому душу откроет. Не любого впустит в дом. Колыма доброту повыстудила! Нынче он отдельно от родителей канает. В своей хазе дышит! Бугрит в школе — директором! В той же самой, откуда его забрали тогда в ходку! И по-прежнему вякает правду на уроках истории. Теперь и о Колыме! Ее он не понаслышке знает. На своей шкуре перенес. И никто ему ни слова. А знаешь, почему? Доперло до мужика, кто виноват в случившемся! Ведь не Сталин кляузу стряпал. Не он арестовал и судил, не он отправил на Колыму! А такие, как соседи! Их много — фискалов! Всюду! Они хуже нас! Скольких сгубили доносами ни за что! Они— могильщики, тихушники! Они и на воле и в зоне! Их везде, как гавна! И живучи падлы! Сколько горя натерпелись из-за них фраера! Зато, когда начались реабилитации, эти же стукачи первыми Сталина обосрали! Примазались к репрессированным. Чекистов обгавкивали! Забыли, как за полтинники продавали души таких вот Янов!
— А почему он сюда не возникает? — спросила Задрыга.
— Нарисуется в выходной!
— А ты Матильде деньги за хазу платишь?
— Не берет она с меня деньги.
— Она знает, кто ты есть?
— Впрямую о том никогда не ботали. Но… Человек не без понятия. Догадывается… Но ей — до фени.
— Не заложит она нас?
— Исключено! Проверена не раз. Она свой должок помнит. Моральный. И не лажанется! Мы ей сына привезли живым. Он ни за что не додышал бы в зоне до воли. Откинулся бы. Потому закрывают шары на то, что мы — воры. Секут — у них не стыздим. Потому и не дрожат. Принимают как своих. И, заметь, ни одного вопроса не задают, ничего не ждут и не просят. Никогда не намекали, что пора выметаться. Наоборот, удерживали. Да и нравится мне здесь, — сознался Шакал.
— Пахан, кенты возникли! Из Брянска. Потрехать с тобой хотят! — заглянул в комнату Король.
Пахан с Калкой заторопились к законникам, каких не видели много дней. Успели соскучиться и пережить за них.
Капка тут же подскочила к Глыбе:
— Задрыга! Кентуха! Сто лет, сто зим тебя не видел! Как тебе дышится?!
— Слиняли из предела. Мусора выдавили! Сели на хвосты! Едва оторвались! — выпалила Капка одним духом.
— Мы тоже чуть не влипли на лягавых! Кто-то стукнул, что мы в Брянск возникнем, и нас пасли! — открыл рот Хайло.
— А не хрен было мусорам на копыта сморкаться! Вот и взъелись, как на паскуд! — перебил Глыба кента.
— Захлопнись! — отмахнулся Хайло и продолжил, присев к окну.
— Нет, пахан, ну кто б такое стерпел, вякни? Сидим в купе, кайфуем. Вдруг лягавые возникли в дверях. И ксивы требуют. Я им ботаю, что нас уже проверяли на станции и в вагоне. Сколько можно людей трясти? На всяком километре, что ли? Они мне в мурло:
— Сколько надо, столько будем проверять.
— Ну, а с нами в купе баба ехала. На тот момент в гальюн отлучилась. И на столе ксивы оставила. Я не глянул и сунул их ментам. Они смотрят, вижу, шары на лоб лезут. И спрашивают:
— Ваш ли это паспорт?
— Я, понятно, вякаю, мол, чей же еще, мой! Они и вовсе нюх посеяли и опять колят.
— Что-то непохоже! Откуда у вас шерсть взялась?
— Ну, вякни, пахан, не задели меня? Я им и рубани, мол, когда я от вас сорвался, ощипали со всех концов, как лидера! К вам загреми, не то без шерсти, безо всего вылетишь и забудешь, кем на свет появился! Они опять прикипаются, почему у меня по ксивам наличность человечья, а в натуре — зверская? Я и ботни, потому, говорю, что вас увидел! Враз и озверел! Тогда они хохотать стали, отчего-то веселые прихиляли. И велят с ними пройтись в отдел — на станции. Я им в ответ:
— Ничего там не посеял! Они грозят, что силой поведут. Я их родителей по всем падежам вспомнил. А тут эта баба вернулась. Хвать за свою ксиву. Только тут до меня доперло! Дал им родную! Нюхайте, лижите ее в зад! Но их уже затравило! Уперлись, мол, я лягавое достоинство оскорбил. Материл в общественном месте при исполнении служебных обязанностей! Это с каких пор у них достоинство завелось? Статью мне клеют за то, чего нету! Ну я и взъелся. Глыба влез. Не то б я им!.. Он им стольник дал, чтоб достоинство залить. Они и смылись, довольные, что сорвали на похмелку! Хари с перепою синие были! А в карманах — ни шиша, вот и промышляли по вагонам! Как обломилось, вмиг про достоинство и службу свою собачью мозги посеяли. В пивнушку похиляли.
— Кончай базар, Хайло! Не залупайся с мусорами! Сколько горел на них, никак не завяжешь! — поморщился Шакал и спросил:
— Как с Сивучем? Что с «зеленью»?
— И не коли, пахан! Их держали, как живца — на приманку, чтобы нас попутать в хазе. Секли все подходы. Ну, мы ночью возникли. Прежде чем в хазу нарисоваться, проследить вздумали и засекли троих ментов. Они на вассере стояли. Как быть? Тут- то нас и выручил Глыба, — рассказывал Мельник.
— Сиганул в кусты. С сумкой. Вскоре бабой вырядился. Свой везучий рыжий парик на кентель натянул. Сбрую эту напялил. И все, что полагалось. Взял у нас сумку с харчами, какую к пацанам везли. Велел вблизях быть на всякий поганый случай, а сам вышел на дорогу и хиляет к хазе и блажит:
— Родной! Кролик! Зайчик мой! Почему не встречаешь меня, свою козочку?
— У меня со смеху портки стали мокрыми! — сознался Мельник, а Хайло продолжал:
— И чем ближе к хазе, тем громче вопит.
— Котик мой! Я иду! Где ты прячешься? Я уже близко! Выходи, встреть свою лапушку! — хохотал Хайло.
— Ну, ему навстречу лягавые вылезли. Глыба, как завизжит бабьим воем, если б не следили за ним, поверили б, что петушат кента.
— Еще чего? — взвился Глыба.
— Короче, прижали они его к стене, давай колоть:
— Кто такая? Откуда? Зачем сюда нарисовалась? А Глыба им верещит:
— В полюбовницах всю жизнь состою! Навестить пришла хохолька своего, как он тут дышит без меня? Вот ему пожрать принесла да выпить! А что такого? Всю жизнь хожу, никто не воспрещал!
— Они ему, мол, убирайся отсюда! Бандитов мы здесь ждем! А ты тут со своими шашнями! Проваливай обратно.
— Глыба как заплакал! За что же, мол, напасть такая! Ехала к мужику, а его с родного дома не пускают и к нему не зайти! Может, его убили и глянуть не дают!
— Короче! Разрешили зайти ненадолго! Тут уж я постарался! Стол накрыл! Водки пять бутылок. В одну — сонного подмешал. И пригласил лягавых пообедать с ними. Вначале отмазывались. Но я их уломал. Угостил до усеру всех. Когда захрапели, я старика и пацанов шустро вытолкал из хазы. Бегом на поезд. И поехали. Оторвались от лягавых, — закончил Глыба.
— Где же теперь твой козлик с кроликами канает? — спросил Шакал.