По традиции молодая жрица, которой выпадала честь совершить ритуал подношения даров, сама ловила двух змей, укладывала их в корзину, из которой ей позже приходилось их вынимать и класть на алтарь перед тем, как приступить к церемонии. Молодые жрицы проходили особый курс обучения, кроме прочего, их учили обращению со змеями. Однако несчастные случаи не были редкостью.
Хети предпочел думать, что гостеприимные хозяева обратились к нему с этой просьбой, чтобы избавить жрицу от необходимости ловить змей. Конечно же, им не пришлось его уговаривать, особенно когда он узнал, что этой жрицей оказалась Амимона… И вот, радуясь в душе тому, что это испытание лишний раз позволит ему продемонстрировать свое мастерство и произвести на понравившуюся девушку впечатление, Хети с рассветом отправился на поиски рептилий. Но шел он не один, с ним была Пасифая, великая жрица храма Дикте, считавшаяся Повелительницей змей. Она показывала юным жрицам места, где водились змеи. Ява тоже пожелал участвовать в этой охоте, его сестра попросила их взять ее с собой. Потом к этой группе присоединились царь с царицей и несколько придворных.
Как только они пришли на место, указанное Пасифаей — а это была тропинка, вьющаяся между каменистых холмов, покрытых душистыми травами, — Хети без труда обнаружил след, оставленный змеей (для церемонии нужны были змеи особого вида, с треугольной головой). Очень скоро он нашел первую, а следом за ней и вторую, и сунул обеих в корзину, которую несла не отстававшая от него ни на шаг Амимона.
На обратном пути теперь уже он шел за ней следом. Во главе процессии шествовала Пасифая, объявившая, что раз змеи пойманы, пора отправляться к глубокому гроту на склоне горы Дикте, в котором совершалась церемония вознесения даров. Грот этот находился недалеко от храма, расположенного ближе к вершине горы.
Хети не мог оторвать взгляд от Амимоны, которая шла прямо перед ним. Внезапно в памяти ожило воспоминание: Мерсебек, жрец храма Собека, который посвятил его, подростка, в отношения людей и богов, а также стал его наставником в делах любовных, рассказывал, что, покинув бренное тело, душа человека предстает перед божьим судом, где признается во всех грехах, совершенных на земном пути. А точнее, клянется, что не совершала грехов: не развратничала, не заводила шашней с женой соседа, не лгала, не жульничала, не крала, не причиняла огорчений, не сеяла раздоров… Теперь, когда он точно знал, что его горячо любимая супруга жива, не совершает ли он грех, с вожделением глядя на другую женщину? Он вспомнил, что Исет, по словам Хануна, взяла себе в спутники человека, когда-то выкравшего ее из дома супруга. Если так, то можно ли сомневаться в том, что его жена отказывает Мермеше в плотских удовольствиях? Вот оно, оправдание, позволяющее заглушить угрызения совести! И если уж на то пошло, сам Мерсебек говорил, что никто точно не знает, каковы требования богов… Разве наделены божественной властью те, кто заявляет, что его устами говорит божество? Как можно узнать, правда ли, что тот, кто объявляет себя пророком, как, к примеру, первый пророк Амона, действительно удостоился божественного откровения? Мерсебек, первый жрец бога Собека, знал, о чем говорил. Однажды он признался, что жрецы и пророки прикрываются своим божественным предназначением, чтобы править людьми, которые в большинстве своем глупы, легковерны и всегда готовы слушать того, кто кричит громче всех и заявляет уверенно и высокомерно, что является божественным глашатаем.
Шли они долго, и вот за поворотом дороги наконец показался стоящий на склоне горы храм. Это было красивое сооружение, состоящее из основного, центрального строения и двух боковых. В основном здании был открытый этаж, покоящийся на трех колоннах конической формы, расширяющихся кверху и увенчанных кольцеобразной капителью. Плоскую крышу украшали ряды каменных бычьих рогов. Вокруг просторного двора, расположенного с тыльной стороны здания, располагались комнаты, в которых жили служители храма: жрицы, их помощницы и прислужники.