Рания отвернулась.
– Не думаю, что шутка получилась удачной, – сухо отозвалась она.
– Но я вовсе не шучу, – заверил Чарльз. – Честное слово!
Она взглянула на него, и он прочел в ее глазах изумление.
– Вы… что же… действительно… предлагаете… – запинаясь, промолвила она.
– Послушайте меня, Рания. Если я дам вам тысячу фунтов, вы сможете оставить себе своих лошадей, равно как и сделать многое из того, в чем, как я вижу, вы отчаянно нуждаетесь. Я буду с вами откровенен и скажу, что вполне могу позволить себе подобные траты. В то же время вы окажете мне большую услугу.
Она беспомощно развела руками:
– Но… это решительно невозможно. Для нас это было бы замечательно… вне всякого сомнения. Но разве кто-нибудь… поверит, что вы хотели… жениться на мне?
Чарльз улыбнулся:
– Вы очень красивая и, одевшись должным образом, произведете фурор в свете.
– Вы всерьез предполагаете, что элита высшего общества примет меня?
– Вы – дочь своего отца, – ответил Чарльз, – а его уважали все. Сейчас вы чувствуете себя несчастной, оттого что из-за войны оказались в стесненных обстоятельствах. А еще я уверен, что, располагай Гарри тысячей фунтов, он мог бы многое сделать не только в особняке, но и во всем поместье.
– Разумеется, мог бы, – согласилась она. – Но я уверена, что он станет категорически возражать против того… чтобы я выступила в роли обманщицы.
– Первое и самое главное соображение заключается в том, что он ничего не должен знать.
У Рании перехватило дыхание.
– Вы имеете в виду, что мы… не скажем ему правды?
– Разумеется, нет! Если вы проделываете что-либо втайне, то очень важно, чтобы никто – я подчеркиваю, никто – ничего не знал о том, что вы задумали.
Он вспомнил несколько опасных миссий, которые ему довелось выполнить на войне и которые увенчались успехом, в том числе и благодаря тому, что он научился держать язык за зубами.
– Но… моему брату вы можете доверять.
– В обычных условиях я бы с вами согласился. Гарри – славный и гордый малый. Но если мы с вами задумали нечто в этом роде, то не должны доверяться никому. Единственные, кто будет знать о том, что происходит, это вы и я.
– И вы… действительно полагаете, что… у нас получится?
При этом она думала, как славно было бы иметь в своем распоряжении тысячу фунтов. Тогда им не придется продавать Стрекозу, к тому же они, быть может, сумеют купить еще несколько лошадей в конюшню.
Кроме того, им будет под силу выплатить жалованье Джонсону и его жене, а миссис Джонсон сможет нанять кого-либо себе в помощь на кухню.
Собственно говоря, они даже смогут позволить себе снова пригласить служанок, от которых им пришлось отказаться, да и старому Бену на конюшне помощник совсем не помешает.
Глядя на нее, Чарльз угадал, о чем она думает.
– У вас появится возможность сделать все это, – негромко проговорил он, – и даже намного больше. А я куплю вам платья, которые вам придется носить в Лондоне.
На мгновение бездонные глаза Рании засияли.
– Мама была бы шокирована, если бы я согласилась принять… что-либо столь дорогое от джентльмена.
– Не верю, что ваша мама хотела бы, чтобы вы выглядели так, как сейчас, и питались бы одними только кроликами!
Рания подошла к окну и выглянула в сад. Когда-то он был аккуратным и ухоженным, но сейчас сорняков в нем было больше, чем цветов.
Она знала, что сердце матери разорвалось бы от горя, если бы она увидела его таким.
Чарльз молчал. Все-таки он неплохо научился находить общий язык с людьми, сознавая, как важно дать им время, чтобы они сами могли решить, станут ли они делать то, чего он от них хотел.
Рания обернулась к нему:
– Гарри скоро вернется домой. Вы полагаете… что он действительно поверит, будто вы появились из ниоткуда только для того… чтобы сделать мне предложение?
– Предоставьте это мне, – уверенно заявил Чарльз. – Когда на карту поставлено нечто важное, я могу быть очень убедительным. Насколько я могу судить, ничего более значимого в моей жизни не случалось со времен битвы при Ватерлоо!
Рания улыбнулась, чего он и добивался.
– Ваше сравнение неуместно.
– Отчего же? В битве при Ватерлоо я пытался спасти свою жизнь, а теперь пытаюсь спасти свою репутацию!
Рания ничего не ответила, и он продолжал:
– Я готов встать перед вами на колени, если это поможет делу. Я совершенно точно знаю, как зло будут смеяться за моей спиной, когда выяснится, что Шоу, неприятный и не пользующийся ни популярностью, ни авторитетом коротышка, нанес мне поражение едва ли не на ступенях алтаря.
Глядя на него, невозможно было усомниться в том, что для него действительно имело очень большое значение то, о чем он говорил.