— Рик, — вот и всё, что я могла сказать, и я едва вдавила это. Слово получилось придушенным.
— Это Ричард, — сказала бабушка. — Его назвали в честь моего мужа, а моего мужа всегда называли Ричард, — она сделала еще глоток из своей чашки. — Уменьшительные имена — это так вульгарно.
Рик закатил глаза, но, казалось, не хотел оспаривать это.
Я пыталась говорить ровным голосом. Обращаясь к Таннеру, я произнесла:
— Ты не говорил мне что Рик, Ричард — твой брат.
— Разве нет? — он выглядел искренне удивленным этим. — Я думал, ты знала, потому что в тот вечер, когда мы встретились, была его вечеринка. Но ты так быстро ушла, поэтому, вероятно, мы никогда об этом не говорили.
— Я действительно быстро ушла, — сказала я, взглянув на Рика.
Рик пожал плечами:
— Ну, моя музыка — не для всех.
Я не знала, что сказать, стоит ли обнародовать наши отношения. Расскажет ли Рик своей бабушке и брату, что это я вдохновила его на анти-чирлидерские песни?
Бабушка сделала еще глоток и посмотрела на меня:
— Тебе не нравится музыка Ричарда?
Я не замешкалась ни на секунду.
— Нет, я никогда не считала электрическую гитару музыкальным инструментом. Классическая гитара — другое дело.
Это вероятно было подло, но Рик этого заслуживал. Бабушка кивнула и поставила чашку.
— Видишь, Ричард, это не потому, что я старая. Просто есть разница между хорошей музыкой и плохой, между мелодией и диссонансом, между глубиной голоса и ужасными вещами, которые ты упорно продолжаешь петь, — Она помахала рукой в моем направлении. — Даже молодые люди это видят.
Я улыбнулась Рику. Он злобно посмотрел на меня.
— Так тебе нравится классическая гитара, Челси? И кто твой любимый гитарист?
Мне не пришлось отвечать, потому что бабушка еще не закончила свои замечания. Она продолжала распространяться о том, что, если Рик хотел музыкальную карьеру, ему нужно относиться к этому всерьез и учиться.
Мы с Таннером сели на кушетку напротив Рика, и Таннер послал мне извиняющуюся улыбку, потому что его бабушка затеяла длинную лекцию.
Однако мне это нравилось. Я кивала в знак согласия с каждым её утверждением.
Когда бабушка наконец сделала паузу, достаточную для того, чтобы Рик смог вставить слово, он сказал:
— Да. всё это прекрасно, но в Джульярд не принимают тех, кто поет рок. Только оперу.
— Именно, — сказала бабушка. — Рок — это несерьезная музыка.
Рик взглянул на меня и помедлил. Я почти видела, как он мысленно выстраивает аргументы в противовес стратегии, которую я использовала.
— Но рок-музыка продается. Ты же не видела, как люди набиваются на стадионы по выходным, чтобы послушать оперу.
Бабушка нахмурила брови, обдумывая новый аспект беседы. В конце концов кому-то надо подумать о деньгах. Потом она покачала головой.
— Но рок-музыканты никогда не преуспевают. Они растрачивают свою жизнь, играя в барах и бесплатных концертах на улице. Если бы ты пошел в Джульярд, у тебя бы по крайней мере бал запасной вариант. Ты мог бы учить музыке.
Я подумала о Рике с усами как у мистера Метзероля. Это заставило меня улыбнуться.
Рик наклонился вперед, подняв руки с решительным выражением лица. В кои-то веки ему было не все равно, что он говорит, и я разделяла его чувства я сразу же захотела, чтобы он выиграл спор: — Бабушка, если бы ты только послушала мою группу...
Она сложила руки на коленях:
— Ты дал мне диск Бездельников. Я не смогла дослушать больше, чем половину первой песни.
— Нет, если бы ты посмотрела, как я пою и как люди откликаются на мою музыку. Моя группа сможет добиться успеха. Это займет какое-то время, это всегда так. Но мы сможем вернуть тебе деньги за оборудование, и с хорошими процентами.
Значит, дело было не только в разном взгляде на классическую гитару. Рик хотел, чтобы его бабушка финансировала его группу.
— Приходи на прослушивания Школьного Идола, — сказал Рик. -Ты их увидишь.
Упоминание о Школьном Идоле немедленно и бесповоротно развеяло моё сострадание к Рику. Он будет петь обо мне. Он хотел, чтобы бабушка помогла его группе преуспеть, и тогда целый мир мог бы слушать ужасные песни про Челси.
Рик всегда был, и все еще оставался, моим врагом.
— Думаю, я могла бы прийти, — сказала бабушка. — Но сомневаюсь, что это изменит моё мнение. Джульярд — это лучшее для тебя.
Рик застонал и откинулся обратно на диван.
Я улыбнулась ему:
— В Нью-Йорке так красиво осенью.
В комнате появилась мама Таннера.
— Всё готово, давайте ужинать.
Мы сели за стол в столовой, устланный скатертью и заставленный фарфором. У меня дома не было столовой и фарфора, и я не могла избавиться от опасения, что сделаю что-нибудь не так.
То, что Рик угрюмо восседал напротив меня, совершенно мне не помогало. То, что он выдаст своей семье, что учится со мной в школе и я ему не нравлюсь — это всего лишь вопрос времени. И то и другое сделают ужин действительно неловким.
Я должна была раньше сказать Таннеру, сколько мне лет, но сейчас я ничего не могла с этим поделать. Еще одна ошибка в моем длинном списке.
Я надеялась, что Таннер не будет слишком шокирован и разочарован или не скажет ничего вроде:
— Ты знала, что я думал, что ты учишься в колледже. Почему ты не сказала мне правду?
Был ли какой-то выход? Я не хотела терять Таннера, и не хотела опозориться на глазах у Рика.
Я ужинала, улыбалась и вела светскую беседу, все время напряженная и в ожидании того, что Рик меня раскроет. Время от времени я чувствовала на себе его взгляд, тяжелый от возмущения, но он ничего не говорил. Таннер был прав, Рик действительно себя хорошо вёл при бабушке.
Мама Таннера улыбнулась мне:
— Мы о тебе ничего не знаем, Челси. Почему бы тебе не рассказать нам о себе?
— Я... — что я могла сказать такого, что не выдало бы правды? Я даже не смогла бы ничего придумать. потому что Рик понял бы, что я лгу и выдал бы меня. Я взглянула на него. Он наблюдал за мной.
— Я жила в Пуллмане всю жизнь, — сказала я, потом поспешно добавила. — Я поняла, что вы переехали из Калифорнии. Как вы думаете, Пуллман очень от неё отличается?
— Мне так не хватает солнца, — сказала миссис Деброк.
— Но я не скучаю по толпам, — добавил мистер Деброк. — Или по ценам на недвижимость в Калифорнии.
— А я больше всего скучаю по людям, — Рик взглянул в моем направлении. — В школе одни придурки.
Я схватилась за стакан с водой и не ответила.
— Рику пришлось переехать сюда, когда он второй год учился в старшей школе, — объяснил мистер Деброк. — Ему было тяжело привыкнуть.
Я с сочувствием улыбнулась. Что еще я могла сделать?
— Таннер оставался со мной в Калифорнии до окончания школы, — сказала бабушка. — Потому что он был ключевым игроком в команде по лакроссу, а в школе Пуллман нет команды, — она наклонилась к Таннеру с очевидной гордостью на лице. — Ты рассказал Челси, что входишь в клуб по лакроссу?
Таннер взглянул на меня и улыбнулся:
— Это никогда не всплывало в разговоре.
— Он всегда такой скромный, — сказала бабушка. — В Калифорнии его команда была первой в штате. У него настоящий талант.
— Я под впечатлением, — сказала я.
Таннер пожал плечами в ответ на комплимент, как будто смущался от того, что его способности привлекали к нему внимание сидящих за столом. Рик закатил глаза.
Вот как все было. Таннер был золотым мальчиком в семье, любимым ребенком. Я почувствовала жалость к Рику, и не обрадовалась этому. Я не хотела думать о Рике за ужином с дружелюбными родителями, критичной бабушкой и китайским фарфором. Это изменило и всё, и ничего. Рик всё еще периодически бросал на меня взгляды, говорящие, что я прокралась в его дом без приглашения. Он, наверное, сегодня ночью придумает новую песню обо мне. Она будет называться "Вторжение чирлидера".