Рожнов собрал листы в папку, вытащил кассету с записью и вызвал специалистов из управления. Пока они демонтировали записывающую аппаратуру, он пробежал глазами несколько листов, а остальные решил проанализировать дома.
Устроившись в удобном кресле, полковник включил торшер и принялся за работу.
Самое «героическое» и, пожалуй, напыщенное начало оказалось в черновике Тимофея Костерина.
Он писал: «Я ненавижу коррупцию и бандитов». Эта фраза, несмотря на запрет полковника, была зачеркнута. Тимофей даже сделал попытку заштриховать слова, но, видимо, вовремя вспомнил предостережение начальника. Записи, сделанные в черновике, говорили о том, что Костерин долго думал, с чего начать, что совпадало с визуальными наблюдениями Рожнова. Полковник представил себе, как неловко должен был чувствовать себя Тимофей, когда прочел свои мысли, перенесенные на бумагу.
Костерин был единственным судимым среди кандидатов, он отбыл срок по статье 107 Уголовного кодекса РСФСР – доведение до самоубийства. Часть формулировки статьи, естественно, напрямую касалась Тимофея: «Доведение лица... до самоубийства путем систематического унижения его (потерпевшего) личного достоинства». Потерпевшим был рядовой, проходивший срочную службу в подразделении, которым командовал Тимофей Костерин.
Когда Рожнов взял в руки записи, сделанные Оганесяном, ему на какое-то время показалось, что Норик даже пишет с акцентом, – он отметил множество орфографических ошибок в его работе. Однако знаки препинания были расставлены правильно.
Еще раз перечитав ответы Оганесяна, Рожнов понял, что армянин намеренно пишет с ошибками, невозможно быть таким безграмотным. В одном месте Норик поставил мягкий знак после гласной, одним словом, перестарался и выдал себя.
Размышляя, Оганесян рисовал в черновике кошачьи мордочки: то мультяшно улыбающиеся, то показывающие грозный оскал острых зубов. По рисункам Рожнов определил, что наблюдательности Оганесяну не занимать. Впрочем, об этом армянин упомянул едва ли не в первой строке сочинения: «У меня острый глаз и отличная память». Слово «отличная» он также написал с мягким знаком.
В отличие от остальных, Оганесян чередовал свои положительные и отрицательные качества: «Я вспыльчивый, но быстро отхожу», другие же четко разграничили задание, вначале описав все положительное, затем – отрицательное.
Оганесян проходил службу в составе отряда специального назначения МВД. Уволился, написав рапорт на имя командира части, так как не ужился с офицерами части по причине своей национальности.
Белоногов заново переписал свою работу, где не упомянул о своей половой ориентации, которая вызвала негодование у Андрея Яцкевича. У полковника сложилось впечатление, что Сергей просто подшутил над товарищем, подсунув ему черновик с необязательной в этой ситуации фразой. Однако пришлось эту мысль отвергнуть: с трудом верилось, что кто-то мог попросить, как сделал это Яцкевич, списать задание.
Белоногов проходил службу вместе с Олегом Шустовым в центре спецподготовки ФСБ в качестве младшего инструктора. Свое увольнение из центра ничем не обосновал, по словам самого Олега, уволился из-за солидарности с командиром, то есть майором Шустовым. Однако на раздумье у Сергея ушло почти два месяца – ровно столько майор Шустов находился без работы, пока не принял предложение Рожнова. Только после состоялся короткий разговор с бывшим подчиненным, и Олег порекомендовал Сергея полковнику ФСБ, восстановленному к тому времени в органах службы безопасности. По идее, неофициальная формулировка «из-за солидарности» теряла смысл, однако в разговоре Шустова и Рожнова именно она стала основополагающей для принятия Белоногова в кандидаты вновь создаваемого подразделения ФСБ.
А вот работа самого Яцкевича. Тоже несколько напыщенно, но написано твердо. И ничего из работы Сергея Белоногова.
«Я хорошо знаю все виды стрелкового оружия. Отлично стреляю, в совершенстве владею холодным оружием и приемами рукопашного боя... Я не женат (качество?)...» – а это явный намек на Белоногова, так как Яцкевич именно спрашивал об этом, взяв вопрос в скобки и выражая сомнение. Скорее всего вопрос был обращен к полковнику.
Рожнов сделал еще один вывод, правда, не бесспорный. Вдруг Яцкевич догадался о том, что полковник наблюдал за ними в свое отсутствие и стал свидетелем разгоревшегося спора? Если это так, то Андрей очень смекалистый парень.
Яцкевич – бывший офицер-десантник, впоследствии проходил службу в ОМОНе, рекомендацию ему дал Норик Оганесян. В приватной беседе с полковником выяснилось, что Яцкевич был единственным офицером в подразделении, относившимся к кавказцу с уважением.
Работа Олега Шустова Рожнову не понравилась.
Бывший майор исписал всего один лист: не в меру крупным почерком, с двух сторон, остальные три листа были абсолютно чистыми. Олег оказался единственным, кто пренебрег возможностью вначале изложить свои мысли на черновике. Этот факт говорил о многом, например, о взвешенности Шустова.
А не понравилось Рожнову то, что Олег излагал мысли длинно, казалось, уходя от собственных вопросов. Изворотливость? – подумалось полковнику.
Может быть. Он ухмыльнулся, помянув горячность Яцкевича: вот и определи, положительное это качество или отрицательное?
Рожнов, как и предвидел, узнал многое о бойцах спецгруппы. При всем желании он не узнал бы больше даже в доверительной беседе с глазу на глаз. Да, откровенный разговор вряд ли бы дал лучший результат.
И еще одна деталь, которая не могла не порадовать полковника: никто из бойцов и словом не упомянул о своей предыдущей службе и заслугах. Хотя тот же Яцкевич, чья кровь была ненамного холоднее, чем у Оганесяна, мог написать, что во время боевой операции в составе спецназа особо отличился и был представлен к правительственной награде. А Тимофей Костерин мог похвастаться пятью годами заключения в колонии усиленного режима, куда попал после пяти лет службы в ВДВ.
Однако они не хвалились, а довольно четко выполнили распоряжение начальника, отметив свои качества. А это и было главным в замысле Рожнова.